Элоди ударила его по другой щеке, так что через мгновение Йормунганд напоминал собой удивленную кумушку с воздетыми к лицу руками.
— Прекрати, — сказал он с угрозой. Элоди насупилась.
— А то что?
— А то придется справляться со своей маленькой проблемой самостоятельно.
Элоди замерла, тут же моргнула и отвернулась.
— Ты поможешь мне?
Йормунганд вздохнул.
— Помогу, но, — Йормунганд улыбнулся краешком губ, — ты будешь мне должна.
Порой Элоди жалела, что отец ненавидел Дочерей. Будь при дворе хоть одна из них, проблемы можно было избежать. Она упорно отказывалась думать о проблеме, как о ребенке. Опухоль, думала она, — внутри меня опухоль и она растет. Ее тошнило при одной мысли, что опухоль остается внутри нее.
Йормунганд велел ей показаться на пиру, потом сослаться на плохое самочувствие и уйти, ставив вместо себя служанку. Он долго наставлял ее по поводу нового мага жены конунга, чье имя Элоди никак не могла запомнить.
Странное дело, думала Элоди, с ней случилось несчастие, большое несчастье, а Йормунганд впервые стал так добр к ней, что она даже немного счастлива. Продлится ли его доброта хоть сколько-нибудь долго, размышляла она, выбирая шелковые ленты для жемчужно серого платья, в котором она выглядела не такой бледной и распухшей. Йормунганд поддержал ее, кто бы мог подумать.
Элоди даже собиралась намекнуть ему, пригласить ее на танец, пусть проявит вежливость перед лицами гостей. Голубые шелковые ленты, решила она, голубые шелковые ленты и жемчуг в волосах.
Из маленькой шкатулочки на столе Элоди вынула еще одну шкатулочку, совсем малюсенькую. В ее краях женщины покусывали себе губы, чтобы те выглядели яркими и пухлыми, как после поцелуев. Элоди же использовала средство зовущее к поцелуям — нежно-красную помаду. Лишь немного на верхнюю и нижнюю губу и вот, ее лицо преобразилось.
Элоди улыбнулась себе в зеркало и тут же скривилась от приступа тошноты.
Негромкий стук в дверь разбудил Бьярне. Он спал сидя на крышке сундука, уронив голову на грудь. Тыльной стороной ладони цверг едва успел утереть слюну с подбородка, как вошел явно обеспокоенный Йормунганд. Он выглядел похудевшим, даже плечи заострились под дорогим, и изысканном черном кафтане с серебром. На голове Йормунганд носил платок, сдвинутый на один глаз. Бьярне даже не сразу разглядел, что платком Йормунганд прикрыл огромный уродливый шрам.
— Айе! — сказал Йормунганд, щурясь от полумрака и бьющего по ноздрям и глазам застоявшегося воздуха. — А ты выглядишь лучше, даже пополнел. Что-то хорошее случилось?
— Что хорошего? — пожал плечами цверг. — Ты вот выпивку принес и хорошо. Принес же, а?
— Принес, — сказал Йормунганд. — и спасибо, что выполнил мою просьбу.
— Ну и долго же тебя не было. Что за царапка на лице?
Йормунганд предпочел не отвечать. Зеленая бутыль была не такой вычурной, как в прошлый раз, но наполнена по самое горлышко. Бьярне аж сглотнул, едва увидел ее.
— Расскажешь о своих приключениях? — спросил он.
— Недосуг. Сегодня пир и меня заставляют готовиться, как и всех прочих. Выгляни ночью в окошеко, будет фейерверк.
— Грохоту, верно, будет.
— Не без этого.
Йормунганд невидящим взглядом окинул кузницу и повернулся уходить.
— Слышь, Йормун, передай тут кой-чего Эдегору, будь другом.
Бьярне неловко завозился возле сундука. Йормунганд остался наблюдать за его стараниями возле двери.
— Что это? — только и спросил он, когда Бьярне передал ему два приличного размера кубка, оправленных в металл.
— Подарок, — сказал Бьярне. ухмыляясь в спутанную бороду.
— Зачем? — удивился Йормунганд.
— Ну как, я же узник, чтобы смягчился, проветрил тут, да и вообще. может кормить лучше стане. С бабой же его получилось, может и этот раздобрится.
— Судя по твоей разъевшейся харе, тебя и так неплохо кормят, — заметил Йормунганд.
— Ну уж, — прокряхтел цверг. — Передай ему, скажи, что от меня. Пусть вспомнит обо мне.
