мы отмечали в главе 4) прибежищем интеллектуальной элиты России. Подобным образом Егор Дмитриевич Глумов «цепляет» Нила Федосеича Мамаева в пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты»: когда у него есть несколько минут, чтобы как-то запомниться и потом продолжить из карьерных соображений контакт с богатым дальним родственником, он сходу заявляет, что глуп[354].
Если бы Валентин Петрович – он же «Старик Собакин» и «Ол. Твист» в легендарном тогда «Гудке» – погиб в конце двадцатых, то театралы сожалели бы о кончине популярнейшего драматурга, чьи пьесы «Растратчики» и «Квадратура круга», выражаясь банально, «покорили подмостки» сотен театров страны. «Украдём» мысль у Дмитрия Быкова: в «стране победившего пролетариата» главный герой литературы до начала индустриализации, то есть лет восемь – жулик, авантюрист или даже вор. Как всегда первым (и естественно, неидеально с литературной точки зрения[355]) это сделал Эренбург в «Хулио Хуренито»; Катаев сделал – как практически всё и во всех жанрах – стилистически идеально и по-одесски живо.
Высокие шансы прервать жизненный путь были в конце тридцатых – и вообще, и за поддержку Мандельштама конкретно. Тогда литература лишилась бы одного из самых ярких певцов «Первой пятилетки»: лично мы считаем, что «Время, вперёд!» – ярчайший из романов на эту тему. Ещё Сергей Сергеевич Прокофьев не написал бы оперу «Семён Котко» по повести Катаева «Я сын трудового народа» и был бы автором только одной оперы одного редактора журнала «Юность» – «Повести о настоящем человеке» Бориса Николаевича Кампова (Полевого). А так получается прекрасный материал для вопросов «Что? Где? Когда?» – Прокофьев написал две оперы по произведениям двух Главных главных (повтор не опечатка) редакторов журнала «Юность».
Продолжим выбирать дату смерти Катаева[356]. Смерть в середине 1950-х не рассматриваем: тогда он – сервильный кавалер (1939) ордена Ленина – конечно, не убивает за сто тысяч, но, чтобы хорошо есть, носить отличные ботинки, ездить на автомобиле с персональным водителем (сам Катаев водить не умел), пишет (1949), прямо скажем, «верноподданный» роман «За Власть Советов» («Катакомбы»). Достаточно посетить экскурсию не в стандартный музей Партизанской славы в селе Нерубайское, а в катакомбы под центром Одессы и послушать реальный рассказ о партизанах в катакомбах (см., например, статью «Страшная история группы Солдатенко»[357] соучредителя агентства «Тудой-Сюдой»[358], настоящего знатока Одессы Александра Бабича), чтобы увидеть «натяжки», неудивительные для произведения конца 1940-х годов. Потом, «оседлав волну» и нарушая хронологию повествования, Катаев возвращается к Пете и Гаврику в их молодости, создаёт «Хуторок в степи» (1956) и «Зимний ветер» (1960), сочинив таким образом тетралогию «Волны Чёрного моря».
Но в 1955-м году тот же Валентин Петрович Катаев организует и возглавляет журнал «Юность», куда с «изысканно-хорошим вкусом»[359] подбирает произведения молодых авторов. К сожалению, пока в Интернете выложен архив [360] только с 1963-го года, а Катаев уступил место главного редактора Борису Полевому в 1962-м (снова сошлёмся на Шаргунова: снят за публикацию аксёновского «Звёздного билета»[361]). Принципы, заложенные именно Катаевым, сделали «Юность» площадкой молодых писателей, составивших потом гордость и славу нашей литературы. Полевой не менял курса, хотя, возможно, на это рассчитывали, учитывая яркое участие Полевого в травле Пастернака. В результате только в 1963-м в журнале публиковались Аксёнов, Ахмадулина, Вознесенский, Гладилин, Окуджава.
Дух соревнования взыграл в Валентине Петровиче. Так мы объясняем «великий перелом», произошедший с ним в это время. Чтобы не потеряться на фоне блистательной молодёжи, которой он сам открыл путь в большую литературу, Катаев начинает писать совершенно по-новому. В 1964-м выходит «Маленькая железная дверь в стене». Дальше – вплоть до последнего, вышедшего в год смерти 1986-й романа «Сухой Лиман» – он «выдаёт» невероятные шедевры[362]. Из этой «Золотой десятки» невозможно выделить лучший. Забавно, но большую часть своих наград – второй орден Ленина, орден Октябрьской революции, орден Трудового Красного знамени и даже звание Героя Социалистического труда (с третьим орденом Ленина) Валентин Петрович получил если не за эту «Золотую десятку», то параллельно с её публикацией[363] – точнее, с 1967-го по 1984-й годы.
Конечно, «Алмазный мой венец» вызвал в читающей среде (а в 1978-м году к ней относилось по меньшей мере 2/3 населения СССР) просто ажиотаж, отразившийся в названии пародии «Алмазный мой кроссворд». Сейчас-то всё просто: заходишь на соответствующую страничку[364] и читаешь Who is who. А сколько эрудиции, пытливости, воображения требовалось для расшифровки при чтении романа в год издания? Ну, с Командором, конармейцем или птицеловом читатель более-менее разобрался. Но опознать в «ключике» Олешу в силу того, что он Юрий, а Ю похоже на головку ключа французского замка – это высший пилотаж. Миллионы были захвачены чтением как интеллектуальным трудом. Боимся, что вседоступность информации через Всемирную же сеть подорвала такой подход к чтению.
Ещё больший шок породил «Уже написан Вертер», опубликованный в следующем 1979-м. Конечно, мы были дико невежественны по части собственной истории: пришлось дождаться комментированного издания[365] и «комментариев к комментариям»[366], чтобы примерно разобраться, что рассказано в произведении, вынашивавшемся 60 лет. Но и чисто интуитивно мы поняли: это сильнейшая вещь, как будто дающая нам – живущим в двух измерениях – подняться над нашей плоской жизнью. Так что очень здорово, что Валентина Катаева и его брата Евгения не расстреляла Одесская ЧК в марте 1920-го, как поступила с другими участниками «врангелевского заговора на маяке». Спасибо за это Якову Моисеевичу Бельскому, удивительно вовремя выросшему в ЧК до больших чинов, что позволило спасти обоих «заговорщиков» (или заговорщиков – без кавычек).
Конечно, практически для всех, близко знавших Валентина Петровича, он был классическим стивенсовским доктором Джекилом и мистером Хайдом
