– Любовь Ефимовна? – Соколовский подошел и церемонно склонил в приветствии голову. Женщина смотрела на него настороженно. – Я вам звонил. Я из полиции. Интересуюсь работами Валентины Крыловой.
– Я хотела лично вам сказать, – перебила его женщина. – Перестаньте создавать лишнюю рекламу этой бездари.
Еремеева подошла к стене, поправила картину, сделала шаг назад и с довольным видом кивнула.
– Сурово, – удивился Соколовский.
– Зато без эстетической лжи. Я вообще не понимаю шумихи вокруг ее имени! Я только и слышу отовсюду: Крылова, Крылова, Крылова, Крылова…
– Я не профи, – пожал плечами Соколовский. – Но на выставке были приличные картины.
– Может быть, – неохотно ответила женщина, – хотя я видела только в новостном сюжете. На выставку меня не пригласили.
– Интересно. Вы же вроде как любимый учитель?
– Учитель – да, но любимый ли? – резко сказала Еремеева. – Я всегда искренно говорила девочке: не пытайся прыгнуть выше своей головы.
– Мне уже интересно. Что же там был за ужас? Где можно найти ее ученические работы?
– Уже искали одни, – проворчала женщина.
– В смысле?
– С полгода назад. Приходили люди. Спрашивали про ученические работы Крыловой. Уж не знаю, зачем им?
– Так где работы? – насторожился Соколовский.
– Хранились в училище. Но теперь их там нет. Скупили все до единой.
– А кто искал ее картины – не помните? – стал уточнять Игорь. – Случайно не мужчина лет тридцати пяти, среднего сложения, темные волосы…
– Нет, приходили разные люди. Правда, никто толком не мог мне объяснить, откуда у них такой интерес к ее картинам.
– Тогда последний вопрос. Пока Крылова училась, у нее были поклонники? Завистники? Любые конфликты на творческой почве?
– Молодой человек. – Еремеева посмотрела на Игоря, как на убогого. – У творчества Крыловой не могло быть ни поклонников, ни завистников, потому что не было творчества. И если на то пошло, она сама завидовала всем подряд.
– Кому? Конкретно?
– Всем, кто рисовал лучше ее. А это практически весь курс. Ну что? Остались у вас еще вопросы?
– Видимо, нет, – улыбнулся Соколовский. – Спасибо.
В отделе Родионова с интересом смотрела, чем занят Соколовский. Игорь закреплял на их демонстрационной доске фотографии картин Крыловой. Отдельно испорченные, отдельно уцелевшие. Обернувшись на Вику, он прокомментировал свою выставку:
– Вот уничтоженные. Вот те, что остались.
– Ты думаешь, это важно?
– Я пока вообще не понимаю, за что уцепиться, – откровенно признался Соколовский.
Жека оторвался от ознакомления с брачным контрактом и, глядя на фотографии, сказал:
– Ну, то есть завистников не было. Муж не в обиде. Но кто-то, с одной стороны, все ее старые картины скупил, а с другой – испортил новые.
– Если это один и тот же человек? – предположил Соколовский.
– Какой-то таинственный поклонник? Который в то же время терпеть ее не может?
– А это нормально, – тихо сказал Соколовский Вике. – Как у нас с тобой, да?
– Почему? – так же тихо, с улыбкой, ответила Вика. – Я же тебя как-то терплю.
В этот момент зазвонил телефон Соколовского на столе. Вика бросила мельком взгляд на экран, где высветилось одно слова «Катя». Улыбка тут же исчезла с ее лица, а голос стал сухим и официальным:
– Тебя. Можешь выйти, если тебе надо поговорить.
– Я сейчас. – Схватив телефон, Соколовский вышел.
В коридоре он несколько раз поднимал руку с телефоном, но так и не решился ответить. Прибавив шагу, Соколовский двинулся в сторону кабинета Пряникова. Андрей Васильевич, державший в руке второй свой телефон – старенькую «Нокию», быстро убрал его в стол.
– Да!
Соколовский вошел, плотно прикрыл за собой дверь и сел перед начальником, нервно облизнув губы.
– Мне звонил Стас, – коротко заявил он.
– Что говорил?
– Понимаете, дело не в том, что он говорил, – хмуро пояснил Соколовский. – Дело в том, что со мной происходит.
– Выкладывай.
– А что, если я его недооцениваю?
– То есть? – удивился Пряников. – Что ты имеешь в виду?
