— Нда-а!
— Так, что, сливай воду, туши свет?
— Какую воду?
— Вторуша, не тормози! Кто такой верлиока?
— Ну, если как бабки расписывают, то… — наморщив лоб, процетировал. — Он ростом высокий, об одном глазе. В плечах поларшина, на голове щетина, на клюку опирается, сам страшно ухмыляется.
— Ну и что нам может сделать сей инвалид? Он же сам едва ходит!
— Это страшная нежить, боярин Лихой. — Подал голос Милад. — Говорят его так просто не убить, а он может многое. Все живое ему ненавистно. Мне не хочется вместо светлого Ирия, оказаться в Дасуне. Уж извини, как ты говоришь, линять потребно!
Вторуша хмыкнул.
— Так-то оно так, бояре! Да, только от напасти сей нам без лошадей не уйти. Он хоть и хром, да быстр. Нагонит. Подумать крепко надо, что делать. Есть у меня одна мысля, опять таки от рассказов деда Дубыни пришедшая. Только, обсудить надобно, да поработать до ночи всем придется.
— Обсудим, — подвел итог Лиходеев.
Ночь вступила в свои права, укрыв все живое темным покрывалом. Июльская теплынь убаюкивала спящий мир едва заметным ветерком. Мертвая деревня как ей и следовало, не подавала признаков жизни. Закрывшая лунный круг туча, медленно отплыла в сторону, высветлив небосвод, дав ночному светилу взглянуть вниз. Храп и фырканье лошадей наполнило жизнью тишину. Разнуздав, их загнали в две избы особняком стоявших у околицы. Не хватало еще только начать ржать на всю округу. Лихой с крыши, покрытой дранкой, обозревал окрестности населенного пункта. Избу, где он устроил свой НП, и которой придется сыграть важную роль в истреблении монстра, выбирали скрупулезно, по-хозяйски. Чтоб крепкая была, чтоб дверь смогла выдержать добрый удар. А с крыши на соседскую избу протянули веревку. Земляными работами занимались все, не глядя на чины и положение. Некогда было ерундой страдать, выжить хотелось всем! Теперь бойцы попрятались по схронам, а Лиходеев в роли живца, должен был подманить верлиоку на себя. Сам вызвался!
Егор поправил ремешок щита, закинутого за спину. Мандраж в юном теле присутствовал, как же ему не быть, оделся легко, только в полотняную рубаху, порты да сапоги. Не мог по-другому. Вещун в груди с каждым вздохом долбил:
«Придет! Придет! Придет!»
Ну, да, ты еще поучи меня уму-разуму. Поведай, как правильно жить меж аборигенами! Хотелось годика два пожить в сем тихом омуте, возмужать, подрасти, с действительностью слиться, вжиться в реалии, в конце концов. Думал, поймал Бога за бороду. Ща-аз! А вот на тебе, родимый, проверочку на прочность. Как там ты себя поведешь? А, на вторую! Штаны не запачкал в ожидании? Проверим!
Лиходеев привык доверять вещуну, не раз спасавшему жизнь. Не мог просто так взять и уснуть сегодняшней ночью. Выжидал, маялся как неприкаянный. Вот и видно, какие разные они с тем, прежним Лихим, старым умудренным опытом, битым волком, которому нечего терять в жизни. Пацан!
Отвлекся на мысли. Хорошо, лошади тревожно заржав, привели в чувство. Прямо по дороге, проходившей по деревенской улице, ковыляя, двигалось чучело. По-другому не назовешь! При свете луны шедший экземпляр один в один, походил на огородное пугало. Верлиока, кому ж быть. Шел медленно, приглядываясь к каждой постройке.
— У-у-у!
Протяжный вой за околицей не походил на волчий, но заставил пот на спине холодным бисером прокатиться по коже, а рубаху прилепиться к телу. Как ни ожидал чего-то тухлого от появления нечисти, но от напряжения чуть не сковырнулся с крыши, в последний момент, удержался за веревку.
— Да, чтоб тебя!, — вырвалось в полный голос.
Верлиока услышал, навел резкость единственного глаза на парня.
— Чего уставился, лапоть? Видишь, живу я здесь! А ты своим видом мне гнездиться мешаешь.
Монстр, не оправдал ожиданий, не бросился к избе, стоял и глазел на Егора. Чего ему еще нужно? В гляделки поиграть? Лихой пролез в дыру на скате, скрылся на чердаке. Пусть знает, что он где-то рядом, поищет приманку. Лег рядом с присевшим на колено, на чердачных досках Смеяном, приник к пустоте люка, просунув в него руку с зажженным факелом. Языки огня осветили обстановку людского жилья. Ничего! Вот утырок! Где же ты есть? Запел с хрипотцой ломающегося голоса, от нетерпенья срываясь на фальцет:
