На вражеских судах, видно, тоже обедали. Стрельба совсем стихла.
– Эй, смотри, пароход-то! – крикнул Алексей.
– Что такое?
– Косит!
– Подшибли, подшибли! – закричали стрелки, вскакивая.
Пароход шел, кривясь на один бок. Пока он вел суда, этого не замечали. Теперь он шел один.
– Холку ему набили, не сидит на седле…
– Кособочит!
– Паря, они не надеются нас победить! – вдруг сказал Маркешка с куском во рту.
– Почему так думаешь?
– Они бы надеялись, так лезли бы не так. Я поначалу думал, хуже будет.
– Погоди еще, – ответил один из старых матросов.
– Нет! Надежды у них нет.
– Как ты можешь рассуждать! У них свои адмиралы! А ты, Маркешка, хлебай щи, а то тебе не останется. Тут, брат, проголодались.
Вечером Завойко пришел на «Аврору». После боя он весь день возился с починкой батарей и с людьми. Хоронил мертвых, убирал раненых, насмотрелся на переломанные и перебитые кости, на тела, разорванные в клочья, на кровь, и у него было такое ощущение, что он сам ранен.
Изылметьев встретил его, как всегда, спокойно и любезно.
– Так как же вы обедали, Иван Николаевич? – спросил Завойко, зная, что это главный вопрос для Изылметьева.
– Да ваша Харитина обед мне принесла сюда, – ответил старый капитан, вытирая платком лысину.
– Моя Харитина, так это же не кухарка, а камчатская Жанна д’Арк и героиня! Я был поражен, когда она носила обед под самыми страшными залпами. Я уж всюду объявил на всех батареях людям, что даже женщина не боялась огня, выполнила свой долг, накормив офицеров.
Они спустились в капитанскую каюту. Завойко снял фуражку и устало сел.
– Боже мой! – сказал он, впервые чувствуя себя за этот мучительный день не губернатором, а простым, измученным человеком. Сейчас ему хотелось пожаловаться от души. Как, бывало, жаловался жене. – Иван Николаевич, я вам исповедуюсь, потому что вся моя надежда на «Аврору».
Изылметьев был вполне спокоен. Он весь день простоял на своем фрегате. Не устал, как Завойко, но весь день и он был в тяжелом напряжении. Он тоже приободрял людей, а иногда и грозил им. По натуре он был спокойнее, чем Василий Степанович. Крепок как скала, и даже в тот момент, когда все увидели надвигающуюся смерть, он, разряжая общее напряжение, вспомнил о том, что за участие в битве всем будет по Георгиевскому кресту.
Но сейчас, когда Завойко пришел к нему и стал жаловаться, что дело плохо, и Изылметьев тяжело вздохнул. Он сказал, что велел закопать все: документы, коды, денежный ящик. Церковные драгоценности – на груди у иеромонаха. А в случае, если враг ворвется, Измылметьев взорвет «Аврору» и уйдет с матросами в сопки.
– У меня все готово к взрыву.
Пушки с «Авроры» – на батареях. Командиры почти всех батарей – аврорские артиллерийские офицеры. Пояс укреплений чуть не наполовину состоит из офицеров и матросов «Авроры». Аврорцы во главе стрелковых партий, они же в пожарном отряде, в ожидании, что враг зажжет город. Изылметьев держит у бочек шесть-семь человек. Аврорцы исправляют разгромленные батареи.
Что было бы, если бы не пришла «Аврора»? Ведь это случайность, что она здесь. И тут досада разбирает Изылметьева на всех, кто придумал этот Камчатский порт, как главный центр России на Тихом океане. «Рано еще так решать!»
Но в то же время Изылметьев теперь понимал, что, не будь Завойко, погибла бы и «Аврора», и вся ее команда. Никто не мог возглавить так оборону, как Завойко. Для гарнизона он – отец. Изылметьев знал, что Завойко любят, верят ему. «Аврора» и эта гряда сопок, отделяющая город и внутреннюю бухту от губы, – вот их надежда. И люди!
– Но есть у нас люди ненужные и чужие в городе, – говорил Завойко.
– На кого же вы думаете?
– Да на иностранцев. И не только на наших постоянных. Вот стоит бриг «Нобль» и «Магдалина».
– Разве им приятно то, что происходит?
– Да, им страшно, но они уж не верят, что у нас хватит сил отбить англичан и французов. А не видели американцы, как вы закапывали казенное имущество и секретные бумаги?
– Нет, ночью было.
– Я уж приказал всем жителям не выходить из домов, пока не смеркнется. Я больше всего опасаюсь подвоха. Вот представьте, Иван Николаевич, что мы с вами будем делать, если кто-нибудь из иностранцев подошлет на батарею человека с приказанием, будто бы от меня, оставить батарею? Или – вернуть стрелков… Так я сегодня же объявил всем, чтобы мой приказ слушать через Губарева или Литке или если я передам собственную записку с нарочным. Были
