– А еще знатно, када пихтовый веник, тока колюч больно, а дух, ну прямо таежный. Так и охватит все кости, и тока жарь себя, тока жарь…
– Пра-ай-дем?..
Сидят старики – любители попариться, погреться, а может, больше поговорить, вот так устроившись на лавочке, дожидаясь своей очереди в общую баню.
Стоят зрелые мужики и тоже ведут беседу, каждому есть что сказать, у каждого – жизнь, в ней – много всякого.
– Всю эту неделю дрова готовил, листвяк колется, только щепки летят, а сосна – суковатая, ломается, крошится. И вообще, не нравятся мне нонче дрова: поленницы от сучков получаются какие-то кривые, того и гляди завалятся…
– И не говори. Прошлые годы деляны давали, так одна береза. Готовить – удовольствие, а горят как? Печка так и пышет, не притронешься…
– Пра-ай-дем!..
Стоят, держась за полы отцовских тужурок, полушубков, фуфаек – пацаны. Кто поменьше – опасливо таращит глазенки по сторонам – и ближе к родителю, чтобы защитил. Кто постарше – толкают друг друга, препираются.
– Не ври, слышь, ты не из нашей школы, ты совхозовский, наши пацаны вашим прошлый раз нормально вкатили, с красными соплями ушли. И щас, не батя, так я задал бы тебе…
– Кто? Ты? Да у меня братан одной рукой двухпудовку жмет хоть сто раз и меня учит. Пощупай силу, да не двумя руками… Чуешь? А ну-ка ты согни руку…
– Пра-ай-дем!..
Стоят иногда люди часами, тратя на это большую часть своего выходного дня. Переминаются с ноги на ногу, шелестят зажатыми под мышкой вениками, изредка протискиваются «на воздух» – покурить. И никакой силой не отвадить, не отучить.
Порядок в бане удивительный. Редко слышишь окрик:
– Ты, наглая твоя челдонская морда, куда прешь?.. Какой у тебя номер?..
– Двести пятьдесят второй.
– А какой сейчас идет, не знаешь? У меня двести двадцать восьмой, а я и то не лезу без очереди…
На выходящих в распахнутой на груди одежде красных, потных мужиков смотрят с завистью и с нетерпением ждут, сколько раз прокричит Федя-банщик свое «пра-ай-дем», чтобы войти в раздевалку. Войти торопливо, отыскивая глазами освободившуюся кабинку.
– Пра-ай-дем!..
Федя – высокий, худой мужик лет сорока пяти. Некогда голубой, а теперь выцветший от времени халат болтается на костистых плечах, и вся фигура его кажется нескладной, но это в те редкие минуты, когда, запыхавшись, садится отдохнуть. Вообще же он постоянно в движении. Не успеет мужик выйти из моечной, Федя уже с ключом – открывает дверцу кабинки, где висит одежда. Через секунду – подтирает шваброй лужицу воды, набежавшую с голого распаренного тела. Проделывает он свою нехитрую работу с достоинством, словно не в бане работает, а машинистом паровоза дальнего следования.
Мужик еще натягивает штаны, а он уже кричит:
– Пра-ай-дем!..
Голос у Феди резкий, тренированный, в полном подчинении у хозяина. Людей распознавать научился с первого взгляда. Со своим братом-работягой разговаривает просто, как с равным. С начальством без заискивания, но соблюдая дистанцию. С пожилыми – уважительно, с молодежью – снисходительно.
– Слышь, отец, дай-ка я тебе майку на спине поправлю, ишь, завернулась как… – подойдет к старику.
– Вы, я понимаю, пар наш трудно переносите, – участливо обратится к другому, – работа, видно, у вас не на пуп поднимать, спокойная, но ничего, почаще приходите, привыкнете.
– Постой-постой, – вклинился уже в беседу спорящих мужиков, – в каких, говоришь, частях воевал? В танковых? И мой свояк в танковых. Горел, говоришь? Что же на тебе ни одного пятнышка? Успел выскочить? Ну, брат, значит, ты не горел, а так, где-то рядом был… Вот мой свояк горел – места живого не осталось…
Мужик обижается, в беседу втягиваются другие, вспоминают один случай, другой, кто-то смеется, кто-то переходит на крик.
Неизменным остается Федино:
– Пра-ай-дем!..
В сибирских банях – пар сухой, клубами поднимающийся к потолку, плотной матовой завесой заполняющий все его пространство. Любителей взять с собой на полок тазик с холодной водичкой гонят с позором, не терпят, когда кто-то плюет на пол. Таких могут матом покрыть, да так, что навсегда дорогу забудут.
Парятся со вкусом, с умением, иные – надев верхонки и нахлобучив на лысые головы облезлые шапчонки.
А эта баня – особенная, любят ее, потому что в ней работает Федя, которого так и называют: Федя-банщик.
Он знает все: зашел разговор о войне, Федя – фронтовик, был ранен, контужен. Переключились на охоту, и Федя – охотник: ходил на медведя,
