утверждать: «если мною непонято, – значит непонятно» у переводчика?… Впрочем, Кашкин только прикидывается таким непонятливым.
По существу: Байрон очень глубок, очень богат ассоциациями, изобилие мыслей у него часто ломает рамки фразы, – и он дает сложные синтаксические конструкции, нюансируя мысль внезапными параллелями и антитезами, возражая возражателям, делая оговорку и т. и. Он очень часто дает скобки, пояснения в тире и «скобки в скобках».
Вот для образца XIII, 36:
But Adeline was not indifferent: for(Now for a common-place!) beneath the snow,As a volcano holds the lava moreWithin – et cetera. Shall I go on? – No!I hate to hunt down a tired metaphor,So let the often-used volcano go.Poor thing! How frequently, by me and others,It hath been stirrd up till its smoke quite smothers! Дословно:
Но Аделайн не была безразличной, ибо(Опять общие места!) под снегом,Как вулкан, таящий лаву болееГлубоко… и так далее. Продолжать мне? – Нет!Я ненавижу погоню за надоевшими метафорами;Оставим же слишком часто употребляемый вулкан.Бедный предмет! Как часто я и другиеЕго тревожили, пока его дым не стал вполне удушливым.Мы видим, что первую же фразу Байрон прерывает (после союза!) вставкой, далее обрывает эту фразу латинским «и так далее», затем задает вопрос и кратко на него отвечает. В моем переводе строфа звучит так:
Но Аделайн отнюдь была не холодна,Но как вулкан (опять банальные сравненья!),Кипящий лавою, хоть снега пеленаЕго окутала… не надо продолженья!Метафорами я пресытился сполна Избитыми.Долой вулкан и изверженья! Бедняга! Столько раз мы пользовались им,Что стал нас всех душить его извечный дым.Несомненно, такие конструкции труднее для восприятия, чем мещанские романсы. Но ведь это ж Байрон! И вправе ли переводчик упрощать ход байроновской мысли и ее игру? Тем более, что внимательный читатель, а не ловец блох, вполне способен освоить и такие, и более сложные строфы.
Энгельс пишет: «Байрон и Шелли читаются почти только низшими сословиями» («Письма из Лондона», М. и Э. Собр. соч., т. II, стр. 282).
Почему же Кашкин полагает, что советский рабочий и советский интеллигент в середине XX века менее способны понимать точный перевод Байрона, чем английский пролетарий в середине XIX века оригинал? Защитнику «русского достоинства» от моих, якобы, «наскоков» подобное раболепство перед Западом не пристало.
Или – пристало?
Но, быть может, это я путаю, я усложняю Байрона?
Рассмотрим обе «абракадабры» (для Кашкина), им приведенные.
У Байрона (IX, 39), читаем.
Think if then George the Fourth should be dug up!How the new worldlings of the then new EastWill wonder where such animals could sup!(For they themselves will be but of the least:Even worlds miscarry, when too oft they pup,And every new creation hath decreasedIn size, from overworking the material —Men are but maggots of huge Earth’s burial).Дословно:
Подумайте, если тогда будет откопан Георг Четвертый!Как тогда человечки тогдашнего нового ВостокаБудут дивиться: где такие животные могли питаться!(Ибо они сами станут лишь мелкотой:Даже миры истощаются, когда слишком часто щенятся,И каждое новое творение убываетВ объеме, за израсходованностью материала…Люди – лишь черви какого нибудь погребенного огромного мира.В двух предыдущих строфах Байрон говорит о мировых катаклизмах, о Кювье, об ископаемых мамонтах и «крылатых крокодилах» (winged crocodiles). В этой строфе он иронически переходит к другому «чудищу», королю Георгу IV, которого откопают через сотни веков на тогдашнем Востоке (мамонтов ведь находят во льдах восточной Сибири, а отклонение земной оси способно сместить румбы компаса); чтобы обосновать изумление будущих людей перед этим «чудищем», Байрон вводит тему измельчания людского рода. Всё ясно, если брать строфу в контексте.
Я перевожу так:
Вдруг будет выкопан Георг Четвертый! – ТутВсе выпучат глаза на новом том Востоке:Чем сыт был зверь такой?! (Он измельчает – люд;Мир вырождается, когда подходят сроки:Ведь размножение весьма тяжелый труд;Всё тот же матерьял и те же всё истоки, —Ну и мельчает всё. Пожалуй, человек —Лишь гробовой червяк, что гложет мертвый Век.Кашкин подчеркивает, якобы не понимая, слова «на новом том Востоке» (точно по оригиналу), «он измельчает – люд» (абсолютно русский оборот), и наконец всю последнюю строку: ему, очевидно, «непонятно», кто кого гложет. И всё это для того, чтобы написать:
Теснота и косноязычие здесь обессмысливают текст (231,2, 2).
В чем же «теснота» и где «косноязычье»?
Читатель по достоинству оценит эту «оценку»… Дальше. Кашкин пишет:
