Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы

Простая мысль Байрона, что Беркли в своей философии превращает вселенную в сплошной вселенский эгоизм [подчеркнуто здесь мною. – Г. Ш.], в передаче Ш становится сплошной абракадаброй (231, 2, 5).

Прежде всего, укажу кандидату филологических наук, что Байрон такой глупости не говорит. Он говорит об ЭГОТИЗМЕ (= солипсизму), а не об эгоизме[118].

Это не однозначные понятия, что известно каждому студенту философских наук. Неужели Кашкин никогда не раскрывал «Материализм и эмпириокритицизм» В.И. Ленина, где блестящие страницы отведены Беркли и берклеанству?..

Вот что говорит Байрон (XI, 2):

What a sublime discovery’t was to make the
Universe universal egotism,
That all’s ideal – all ourselves! I’ll stake the
World (be it what you will) that that’s no schism.
Oh Doubt! – if thou best Doubt, for which some take Thee,
But which I doubt extremely – thou sole prism
Of the Truth’s rays, spoil not my draught of spirit!
Heaven’s brandy, though our brain can hardly bear it.

Дословно:

Что это было за возвышенное открытие – сделать
Вселенную универсальным эготизмом,
Где всё идеально, всё – мы сами! Я ставлю (о заклад)
Мир (будь он всё, что вам угодно), что это – не схизма.
О Сомнение! – если ты то Сомнение, за которое многие тебя принимают,
Но в чем я весьма сомневаюсь, – ты, единственная призма
Для лучей Истины, не отнимай моей тяги к духу,
К этой небесной водке, хоть наш мозг с трудом выносит ее.

Здесь играют слова universe-universal, brandy-brain; слово spirit означает и «спирт», и «дух», что дает основание Байрону называть «идеальное» «небесной водкой».

Как видим, строфа весьма сложна в оригинале, синтаксически очень многослойна, трудна интонационно (заметим, что в 1-й и 3-й строках на рифму выдвинут артикль, в произнесении неотделимый от существительного). Что же удивительного в том, что такая конструкция не под силу некоторым – скажем вежливо – умам?

В моем переводе строфа звучит так:

Что за открытие! Вселенье эготизма
Во всю вселенную! Мир идеала – мы!
Но эта мысль (клянусь! мир о заклад!) не схизма.
Сомненье! Коль тебя сомненьем все умы
Чтут одинаково (сомнительно!), – ты, призма
Для света Истины, не стой на страже тьмы.
Дай Spiritus мне пить (не спирт: здесь нет описки),
Хоть многим он стучит в виски, – небесный виски.

Что здесь мы видим? Прежде всего – весьма точный перевод, в котором сохранены и мысль, и тон, и манера подлинника, и его ирония; в котором затем воспроизведена игра слов. И хотя «добавлен некий Spiritus», как пишет Кашкин (232, 1, 1), но добавлен он для раскрытия двоесмыслицы со словом spirit («дух», «спирт»).

Но Кашкин вопиет: «разве это стихи»? А что же это, – Эллиот, что ли? Кашкин исходит яростью: «И, главное, разве это ясное выражение байроновского выпада против идеалиста-мракобеса?» (там же). Столь же ясное, сколь ясно у Байрона, – у которого, впрочем, не выпад, а тонкая ирония: он даже делает вид, что готов согласиться с Беркли («не схизма»), и умоляет сомнение не мешать ему пить «небесную водку». Это понимать нужно!

А вот Козлов (в переводе именно этой, ВТОРОЙ, строфы, а не ПЕРВОЙ, перевод которой подсовывает читателю на следующей странице Кашкин), пишет:

Во всей природе видеть лишь себя,
Ее за дух считая, толку мало;
Но ереси не вижу в этом я;
Свести сомненье надо с пьедестала, (?)
Чтоб, веры в дух и правды не губя, (??)
Оно нас не лишало идеала. (???)
Хоть от него порой несносна боль,
Всё ж идеал – небесный алкоголь.

Судя по этому переводу, Байрон – тупица, нанизывающий взаимоисключающие утверждения. Но, кое-кому, видимо, Байрон в таком гриме нравится больше…

Итак, оба «ребуса», обе «абракадабры» существуют лишь в сознании моего критика. Так, один путешественник по Сибири уверял, что вся страна пахнет собакой, крашеной под енота. Но он – всю дорогу обонял воротник собственной шубы…

Перейдем теперь ко главному боевому слону Кашкина, – к его утверждению, НАСКВОЗЬ КЛЕВЕТНИЧЕСКОМУ о том, что я «исказил образ Суворова», причем – по всем намекам – сознательно, намеренно, злонамеренно!

СПРАШИВАЮ ВНОВЬ: а для чего бы я, русский и советский человек, стал это делать?..

Кашкин пишет:

Особенно ясно видно искажение Георгием Шенгели смысла байроновской поэмы в том, как воспроизвел переводчик образ Суворова (232,1, 4).

Как Иван Кашкин искажает истину, также особенно ясно видно из данного им разбора тех мест моего перевода, где речь идет о Суворове, – что сейчас будет доказано.

Но клевета об Искажении Образа Суворова (в дальнейшем, ввиду частого повторения этой формулы, я буду применять аббревиатуру ИОС) – имеет свою историю.

На упоминавшемся выше (стр. 18)[119] собрании 11/Ш 48 Кашкин, впавший в свой критический делириум, в течение часа разнося и понося мой перевод, ни единым словом не обмолвился об ИОС. Ни словом, ни