подбить камнем какого-то тощего, жёсткого и невкусного зверька, после зимней спячки медлительного. Снедь скудная даже по меркам Кардуна или Гундабада, а про Тукборо и говорить нечего.
Медведь между тем перестал копаться в земле, облизал запачканную морду и неспешно вразвалочку удалился куда-то в сторону от тропы. Фонси подождал, пока он уйдёт, и спустился посмотреть, что же зверь там раскапывал. Оказалось — какие-то корни, с виду напоминающие толстые бусины, нанизанные на нитку. Перезимовали, видать, под землёй, а новых всходов дать не успели. Медведь съел не все, оставил одну целую нитку да две половинки. Хоббит осторожно поднял корень, вытер о штаны, разломил и съел одно из утолщений, размером с небольшую картофелину. На вкус корень был чуть сладковатый, довольно приятный, вкуснее сырой картошки. Поплевав на ладони, хоббит взялся за лопату и вскоре накопал себе таких корней, которыми с удовольствием закусил остатки позавчерашнего невкусного мяса.
Фонси шёл осторожно и часто оглядывался по сторонам. Тропа шла между скал и нагромождений камней, и ничего, радующего глаз, видно не было — небо снова заволокло тучами, и от них отслаивался и спускался на горы белесый туман.
Здесь и там на склонах из щелей между скалами пучками торчала бледно-жёлтая прошлогодняя трава. Было тихо — здесь не пели птицы и не квакали лягушки, только иногда откуда-то доносился вой ветра.
Фонси внимательно смотрел на тропу перед собой. Следопыт из него был неважный, не чета, скажем, Шенти Северян-Туку, и даже братцу Сумбо, более всех прочих братьев любившему поохотиться, но ни следов обутых ног большецов или орков, ни огромных босых следов троллей заметно не было. И очень хорошо.
Вскоре начался дождь, мелкий и частый, и стало совсем плохо. Фонси упрямо брёл вперёд, кутаясь в тяжёлый меховой плащ и надвинув на самые глаза шапку, по мокрой и скользкой тропинке. Один раз со склона горы прямо перед хоббитом сполз на тропу целый небольшой холм из камней и грязи — хорошо, что не придавило. Пришлось прокладывать дорогу с помощью лопаты.
Фонси давно доел остатки неизвестного корнеплода, а поймать какую-нибудь добычу при такой погоде было смешно и надеяться — попрятались и звери, и птицы, а лягушек тут не водилось.
Дождь долго не переставал. На смену ему явился туман, такой, что Фонси не видел даже конца выставленной вперёд палки. Спать пришлось сверху на камне — хоббит рассудил, что лучше промокнуть в тумане, чем в луже. К счастью, гундабадский плащ был на диво добротен и насквозь не промокал.
В животе ныло и щемило от голода; через день или два Фонси перестал это замечать, но начал замечать, что слабеет. Он шёл всё медленнее и медленнее, берёг силы, часто отдыхал.
Вдруг Фонси замолчал и прислушался. Где-то далеко впереди шумела вода.
Мысли о еде приободрили хоббита, и он прибавил шагу, прошёл сквозь туман и вскоре подошёл к удивительному месту.
Ручей, бегущий с гор, наполнял каменный котёл и переливался через его край красивым водопадом, а внизу под водопадом камни выглядели так, словно кто-то взял огромные куски сыра — не белого плотного сыра, какой делают в Кардуне, и не желтоватого мягкого сыра, что привозят из Бри, и что так славно запекает в тесте Боффо Тук, а настоящего ширского сыра, твёрдого и жёлтого, как вечерняя луна, с большими красивыми дырками, пахнущего так, что с голодухи голова может закружиться от одного только о нём воспоминания, — так вот, словно кто-то взял огромные куски сыра, положил их в беспорядке друг на друга, а потом превратил в камень. Слоистое каменное подножие водопада было усеяно дырками разного размера: иные в поперечнике имели локоть, иные два, а кое-какие походили по размерам на вход в богатую хоббитскую усадьбу.
Каменный сыр тянулся насколько хватало глаз — а в этом тумане их хватало хорошо если шагов на двадцать, — а ручей стекал по нему вниз со слоя на слой, разделяясь на несколько протоков.
Фонси осторожно спустился по камням на поверхность «сыра». В одной из дыр что-то плеснуло. Фонси подошёл поближе и увидел вяло плавающую в дыре — мелкой и узкой, размером всего-то с большой котёл — крупную пятнистую рыбину.
Стукнув по рыбине несколько раз палкой для пущей уверенности, Фонси ухватил её за жабры, выдернул из воды и швырнул подальше от ручья. Вытащив из чехла гномий нож, Фонси отсёк рыбе голову, подождал, пока обезглавленное туловище перестанет шевелиться, и распластал его на две половины.