встречаться проталины. От земли кое-где поднимался пар, словно она дышала. И вот когда быки с трудом втащили сани на пологий холм, с другой стороны холма Фонси увидел окружённое кольцом скал озеро, а вокруг озера — множество шатров, палаток, шалашей и просто навесов. Везде горели костры и светильники, и даже отсюда слышался гул множества голосов — такой и на ярмарке в Хоббитоне услышишь не часто.
— Кардун, — сказал Сосрыква, хотя Фонси догадался и так.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Вот это плита! — присвистнул Фонси. — Вот это я понимаю.
Чёрный гладкий железный круг шести локтей в поперечнике источал сладостный жар — Фонси уже и не помнил, когда ему в последний раз было так тепло. И запах! Какой стоял запах! Несмотря на то, что от самого Фонси начинало веять тухлятинкой — всё-таки ни он, ни Сосрыква скорняками не были, и выделанные ими кроличьи шкурки теперь о том напоминали, — несмотря на то, что от столпившихся вокруг плиты большецов, орков и ещё неизвестно кого пахло тоже не широким лугом в жаркий день, запах, поднимающийся от плиты и наполняющий весь шатёр, расталкивал все прочие запахи и врывался в ноздри уверенно и властно, как это умеет запах жареного мяса.
Два низкорослых, темнокожих и крепко сбитых, по пояс голых большеца сновали вокруг плиты внутри кольца толпящегося народа, залихватски ухали и гоняли еду по плите длинными палками, похожими на деревя! и и.к мечи. Фонси завороженно следил за приключениями m медвежатины.
Вот тёмно-красный сочащийся кусок мяса выдержал очередной удар палкой и, шипя и брызгая жиром, врезался в кучку какой-то каши, столкнулся там с полутушкой какой-то птицы, получил сверху кусок белого, стремительно плавящегося сыра, проехался по метши из красных ягод, а потом один из большецов сменил деревянный меч на настоящий — во всяком случае, таким его нож показался Фонси — и безжалостно порубил и кус медвежатины, и полутушку птицы, и ещё несколько кусков мяса на мелкие части, полил сверху чем-то из кожаной бутыли так, что всё зашипело, опять схвати палку и снова погнал это дикое жаркое вокруг плиты, на и этот раз в другую сторону. Второй большец в это время бежал впереди первого, прижимая палкой к плите здоровенный кусок сала, оставляющий за собой смазанную шипящую дорожку.
— Пъстълай мъскь! — крикнул он, когда жаркое они сало несколько кругов вокруг плиты, и собравшиеся послушно подставили миски, куда им и разложили дымящуюся еду.
Принюхиваясь, Фонси понёс свою миску к выходу из шатра, туда, где стоял стол с длинными скамьями вдоль него. Стол был достаточно низким, Фонси мог за ним спокойно сидеть.
— В Кардуне зимует много народа, — объяснял хоббиту Сосрыква, — разных ирыстонов, то есть племён. У нас как представляются? Такой-то, сын такого-то, из бинонты такого-то, из ирыстона такого-то. Здесь так нельзя, здесь за отца убьют, за бинонту убьют и за ирыстон убьют.
— На Зимовке неважно, откуда ты, — подтвердил Бохънь. — Важно, чей ты гость. Гостя обижать нельзя, гостеприимца — тем более. Вот ты, Хъньша, Созырке гостеприимец, а мне гость. Значит, нам с тобой враждовать нельзя до конца зимы. А ещё Созырке нельзя враждовать с твоими гостеприимцами, а мне — с твоими гостями. А тебе, получается — с моими гостеприимцами и с гостями Созырки.
— А с гостями его гостей? — с любопытством спросил Фонси. — А с гостеприимцами его гостей и гостями твоих гостеприимцев? То есть, я-то ни с кем враждовать не хочу, но мало ли что...
— Ай, так сложно не считают, — махнул рукой Сосрыква, но Бохънь не согласился.
— Считается, что нельзя враждовать с гостем гостеприимца твоего гостя и гостем гостя твоего гостеприимца. Но это только потому, что если ты уж поговорил с кем-то так долго, что всё это выяснил, то драться вам и вовсе незачем.
— Разве что так, — усмехнулся гном.
— А раз в три дня, — продолжал охотник, — каждый житель Кардуна приходит в этот вот самый шатёр у входа на Зимовку и приносит с собой миску какой-нибудь сырой еды. Или варёной, если это коренья какие-нибудь или каша. И каждый приезжающий знает, что надо сделать то же самое. Вот и получается, что каждый на зимовке тебе может-быть-гость или может-быть-гостеприимец — не то ты их еду ел, не то они твою. Так оно спокойнее получается.
— Не говоря уже о том, что вкусно, — сказал Фонси.
— Это когда как, — хмыкнул Сосрыква. — Раз скрефены расщедрились — четверть туши тюленя принесли. Гадостнее мяса нет, тьфу!
— Ну, прощай, Созырка, прощай, Хъньша, — Бохънь встал и вытер жирные губы рукавом. — Пора троллей продавать. Счастливого тебе взлома, Созырка, а тебя, Хъньша, мы найдём, когда будем собираться в Гундабад.
— Счастливой торговли, Бохънь, — отозвался Фонси, — смирного товара!
