брат Марк и сестра Анна) самое широкое образование. Нам ничего не ведомо о её домашнем обучении, однако в одной из ранних повестей она рассказывает о детских и отроческих годах героини, и там угадываются автобиографические черты: о том, как, научившись читать, она «кинулась на книги, как голодный на лакомую пищу»; о наставнице с характерным старомосковским произношением, которая помогла ей в совершенстве овладеть русской речью. (Известно, что за её говор Иван Тургенев потом будет называть её «московкой»). В раннем отрочестве она писала сочинения о путешествиях в утопическую счастливую страну или вариации на тему: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Впрочем, она преуспела и в знании иностранных языков, занималась математикой и естественной историей и была подготовлена к VI классу гимназии. Родители приобщали её и к европейской культуре: известно, что какое-то время она гостила в Зальцбурге.
Семья купца II-й гильдии Мирона Хина переехала из черты оседлости в Москву, когда Рашель была ещё подростком. Столичный город открывал для людей, жаждущих знаний, фантастические возможности. Четырнадцати лет от роду Рашель поступает в III-ю Московскую женскую гимназию (что на Большой Ордынке, д. 21), о счастливых годах в которой (когда «небо было голубым, и птицы вечно пели») она будет потом вспоминать с неизменным трепетом. В глазах подруг Хин была «красавица Рашель», «умница», «талант». В гимназии были замечательные преподаватели. С особым пиететом отзывалась Рашель об учителе словесности Филадельфе Петровиче Декапольском (1845-1907). Этнический еврей, он стал её первым наставником и привил деятельную любовь к русскому языку и словесности (интересно, что на его надгробии на Ваганьковском кладбище рядом с годом рождения был изображен магендовид, а с годом смерти – крест). Впоследствии он преподавал русский язык в III-м Московском кадетском корпусе, а затем и в Александровском военном училище, дослужившись до чина статского советника. Ну и конечно, вспоминала она лекции по истории Василия Осиповича Ключевского (1841- 1911): «То был такой перл ума, исторической перспективы, богатства языка, что этого нельзя забыть». Обучалась она в гимназии французскому, немецкому и латинскому языкам, а также географии, математике, естествознанию, физике, рисованию, гимнастике и пению. После окончания гимназии она получила аттестат с правом быть домашней учительницей.
В 1880 году Рашель едет в Петербург и поступает на Высшие медицинские курсы, учреждённые в 1876 году военным министром Дмитрием Милютиным (1816-1892). Здесь преподавали знаменитый химик Александр Бородин (1833-1887), медики Пётр Сущинский (1875-1937), Вениамин Тарновский (1837-1906), Карл Раухфус (1835-1915) и другие профессора Военно-медицинской академии и университета. Особое внимание уделялось специальным «дамским» предметам: акушерству, женским и детским болезням. Обучение было рассчитано на пять лет (хотя в 1882 году, в связи со свёртыванием реформ Александра Освободителя, курсы были закрыты). Наша героиня, однако, вскоре оставила медицину, поняв, что лекарское дело не для неё и «через три, четыре, пять месяцев – обращается в самую обыкновенную кислятину».
Зато девушка утвердилась в мысли, что её влекут гуманитарные науки, а историко-филологическое образование она непременно должна получить в Коллеж де Франс. Это основанное в XVI веке в Париже учебное заведение отличалось полной свободой преподавания, публичностью, общедоступностью и, что немаловажно, бесплатностью обучения. Рашель вспоминает «елейно-торжественный тон» профессора словесных наук Эльма Мари Каро (1826-1887), автора книги «Материализм и наука», «на лекции которого съезжалось столько элегантных дам, что в его дни аудитория… принимала вид светского салона». В формировании её личности большую роль сыграли философ Адольф Франк (1809-1893), а также филолог и писатель Эрнст Ренан (1823-1892). Известно также, что курс истории Древнего Рима и раннего христианства преподавал Гастон Буассье (1823-1908); средневекового французского языка и литературы – Гастон Парис (1839-1903); истории религий – пастор Альбер Ревиль (1826-1906); истории морали – Луи Фердинанд Альфред Мори (1817-1892). В Сорбонне она слушала лекции историка литературы Альфреда Жана Мезьера (1826-1915). «Разобраться в запутанной сети курсов по истории, литературе и философии» Хин помог Иван Сергеевич Тургенев, встреча с которым стала для неё чрезвычайно важной. Хин посчастливилось тесно с ним общаться в Париже в 1880-1881 гг. И маститый писатель советовал пытливой курсистке не разбрасываться, но выбирать определённую программу, и сам указал на некоторых, по его мнению, интересных профессоров. А при встречах, даже мимолётных, всегда осведомлялся о её занятиях, а иной раз, невзначай, как бы в шутку, экзаменовал её. И Рашель постепенно преодолела страх перед признанным мэтром и перестала конфузиться.
Сколько талантов, начинающих и непризнанных, стучалось в гостеприимную дверь парижской квартиры Тургенева! И Иван Сергеевич, с его дипломатической тонкостью, не желая никого обижать, старался ободрить даже завзятых графоманов и награждал их добрыми отзывами. А потом сам же над собой иронизировал: «Мои рекомендации, как фальшивый пачпорт (он любил так произносить это слово), всегда имеют обратный эффект». Зато при встрече с подлинными дарованиями искренне радовался. Тут он уже не говорил любезности, а подвергал критике каждое выражение, каждое слово.
Хин советовалась с Тургеневым не только по вопросам творческим, но и поверяла ему дела личные, зная, что получит добрый и умный совет. Как-то она рассказала ему, что её сестра Анна, служившая гувернанткой у графов Шереметевых, приняла христианство. Отец Рашели настаивал, чтобы она уговорила сестру отречься от православия и вернуться в семью, получив тем самым прощение. Анна, однако, осталась непреклонной, чем разбила сердце Мирона Марковича, который не мог взять в толк, что по законам того времени переход из православия обратно в иудаизм был уголовным преступлением. Иван Сергеевич поступка сестры Хин не одобрил, прозелитизм вообще был ему чужд, как противна была ему и религиозная нетерпимость. Потому, когда Рашель в июне 1881 года написала ему, что её не принимают в России ни на одну учительскую должность, Тургенев дал ей, иудейке, самую лестную рекомендацию.
И в памяти нашей героини всегда звучали слова Тургенева, сказанные при их последней встрече: «Жизнь человеческая – непрерывное прощанье:
