определённый. Всё хорошее – для народа годится. Пора давно бросить этот предрассудок и не кормить народ умственной мякиной сюсюкающей и шепеляющей морали, детскими побасенками о добрых и злых мужичках, о погибельности города и о преимуществах деревни, даже и в том случае, когда в оной придётся пухнуть от голода… Пойдёт ли повесть сразу и бойко – не знаю… Но это будет ценный вклад в народную литературу, – это несомненно. А мне кажется, что это главное. Думаю, что повесть найдёт свою публику, сначала, может быть, не в деревне, а в городе. Но ведь это не важно».
Хотя Коган апеллировал в первую голову к читателю-нееврею, которому пытался внушить «чувства добрые» к своему народу, он, однако же, дал согласие на публикацию текста под эгидой редакции еврейского журнала «Восход». А вскоре получил и письмо от его редактора Адольфа Ландау (1842- 1902), где оговаривались условия издания книги, в том числе размер гонорара: «Мы завтра же отправляем рассказ в цензуру и немедленно по получении его оттуда приступим к его набору».
Но увидеть книгу напечатанной отдельным изданием Когану так и не привелось. Тяжелейшая болезнь всё прогрессировала, и доктора присоветовали срочно поменять климат и переехать из Ялты в Волынские леса. Смерть настигла его по дороге в Гомель. Было ему 29 полных лет от роду. Похороны на старом Екатеринославском еврейском кладбище были торжественными. С поминальными речами выступали многие знакомые и почитатели усопшего. Особенно яркой была речь присяжного поверенного, основателя Института ораторского красноречия Якова Гуревича (1869-1936), говорившего о значении творчества Когана для российского еврейства. И глубоко символично, что похоронили его рядом с могилой другого печальника своего народа, юриста и историка еврейства Ильи Оршанского (1836-1875), тоже умершего в 29 лет.
Трагическая судьба Когана усилила интерес к его произведению. В 1893 году в Петербурге, в типографии Адольфа Ландау повесть его увидела свет, всё-таки под своим журнальным названием – «В глухом местечке». И практически одновременно издательство «Посредник» (серия «Для интеллигентных читателей», № 49) печатает его текст вместе с эскизом известной русско-еврейской писательницы Рашели Хин «Макарка». Издательский сборник раскрывал типы российских евреев в разных ракурсах: Когана – в черте оседлости, Хин – в Москве. В 1895 году потребовалось новое издание сборника, что безусловно свидетельствует о его популярности.
К десятилетней годовщине со дня смерти Когана появились юбилейные статьи в его честь. Литератор Александр Новиков констатировал: «О повести поговорили много, но недолго… Теперь о повести забыли, и с трудом её можно отыскать или в книжном шкафу библиофила, или в какой-нибудь публичной библиотеке». А вот критик Мирон Рывкин (1869-1915) свидетельствовал: «В настоящее время русское еврейство не знает ещё одного имени, которое было так же близко всем еврейским сердцам, как имя Наумов-Коган. Маленькая книжка, которая связывает это имя с судьбами еврейского народа, сделалась такой же вечной, как и судьбы этого народа, как и самый народ. Пожелаем же, чтобы и эта книжка, ставшая ныне достоянием народа, свято сохранялась из поколения в поколение, пока будет жить неумирающий Израиль».
«Я люблю слушать шаги времени». Рашель Хин
Есть в русской культуре знакомые незнакомцы. Многим памятно стихотворение Максимилиана Александровича Волошина (1877-1932) с посвящением «Р. М. Хин»:
Едва ли у современного читателя волошинское посвящение вызовет какие-либо ассоциации. Между тем, речь идёт здесь об известной в своё время личности, Рашели Мироновне Хин. Имя её, к сожалению, долгое время было незаслуженно забытым. [8] Между тем, она была ученицей Ивана Тургенева (1818-1883), и авторитет её был очень высок. Она общалась с Эмилем Золя (1840-1902), Эдмоном Гонкуром (1822-1896), Ги де Мопассаном (1850-1893), Анатолем Франсом (1844-1924), Октавом Мирбо (1848-1917), Георгом Брандесом (1842-1927), Людвигом Галеви (1834-1908), а позднее переводила произведения некоторых из них и писала статьи об истории французской литературы.
Рашель Хин родилась в уездном городе Горки Могилёвской губернии, где евреи начали селиться с начала XVII века, а к концу XIX века число их составляло уже около 45 % населения. Происходила она из семьи преуспевающего и вполне ассимилированного еврейского фабриканта Мирона Марковича Хина (умер в 1896). Кстати, фамилия «Хин» «говорящая»: она восходит к «Kheyne» (идиш) и образована от древнееврейского «Heyn», что означает «очарование, симпатия». И едва ли случайно литературные критики называли её талант «симпатичным», а саму Хин – «глубоко симпатичной писательницей».
Отец Рашели не отличался набожностью, не у тру ждал домочадцев соблюдением иудейских обрядов, зато вознамерился дать детям (у Рашели были
