возносящиеся туда, ввысь – моления о нас, грешных. Сухие, бритые, точёные черты, тонкие, изящные, благословляющие руки, благочестиво склонённые гордые головы». Очевидно и то, что европеизм Хин был в значительной степени замешан на Франции, с её католическими духовными ценностями, затверженными ею в Коллеж де Франс и Сорбонне.
Интересно, что вслед за ней крестился и Онисим: чтобы получить право сочетаться браком с католичкой, он должен был перестать считаться евреем и стал протестантом. Обвенчаются же Рашель и Онисим в городке Толочине, «у старого ксёндза», в 1900 году.
И вот что примечательно: христианин Гольдовский, казалось, сразу должен был бы освободиться от существовавших для евреев-адвокатов ограничений и приобретал возможность разом выйти из помощников в присяжные поверенные. Однако таковым правом он не воспользовался, давая тем самым понять, что в своём «романическом» крещении материальной выгоды не искал. И оставался в рядах помощников до самого конца 1905 года, когда все евреи- юристы, отбывшие пятилетний стаж помощничества, вышли в полноправные члены адвокатского сословия.
Тандем Рашели и Онисима оказался исключительно счастливым. Они идут по жизни рука об руку. Так у них повелось: Хин парит в эмпиреях, а прозой жизни занимается Стась (так она называла Онисима): ну можно разве доверить «небожительнице» Рашели покупку дома?! Да и достаток Гольдовский приносил семье немалый.
Ведь адвокатом он был более чем успешным и наряду с защитой бесправных неимущих брался за политические и выгодные экономические дела. Современники говорили о нём как об «утомлённом деньгами и славой Гольдовском». Он и впрямь защищал интересы крупных магнатов в приобретении прав на доходные концессии, в частности, лоббировал строительство железнодорожных веток Транссибирской Магистрали. Гольдовскому удалось через суд сохранить недвижимость за бывшим Директором Департамента полиции, либералом и юдофилом Алексеем Лопухиным (1864-1928), подвергнутым обструкции, поскольку он обвинялся в государственной измене: выдал эсерам тайного агента полиции, пресловутого Евно Азефа (1869-1919).
Хин принимала деятельное участие во многих политико-культурных проектах мужа. Интересен сборник «Против смертной казни» (М., 1906) под редакцией Онисима Борисовича. Помимо выступлений на эту тему российских корифеев Владимира Соловьёва, Василия Розанова (1856-1919), Сергея Булгакова (1871-1944), Петра Кропоткина (1842-1921), Василия Немировича-Данченко (1845-1936) и др. Гольдовский вознамерился представить в нём общественное мнение всей Европы, выраженное её признанными авторитетами, знаменитыми учёными, писателями и политическими деятелями: Октавом Мирбо, Георгом Брандесом, Анатолем Франсом, Фредериком Пасси (1822-1912), Эмилем Лораном (1852-1930) и др. И здесь же опубликован выразительный рассказ Рашели Хин «Она придёт!», живописующий навязчивые кошмары и нравственные мучения одного неумолимого судьи, не способного самолично выполнить им же вынесенный смертный приговор.
Интересен и литературно-художественный сборник «Помощь евреям, пострадавшим от неурожая» (М., 1901) под редакцией Гольдовского. Помимо произведений Максима Горького, Владимира Короленко, Николая Гарина-Михайловского (1852-1906), Константина Бальмонта (1867-1942), Семёна Юшкевича (1868-1927), стихотворения Семёна Надсона «Я рос тебе чужим, отверженный народ…», обращает на себя внимание остро публицистическое письмо Эмиля Золя «В защиту евреев» в переводе Рашели Хин. Супруги собирали материалы и для несостоявшегося, к сожалению, сборника «Рассказы еврейских писателей», хотя и сагитировали Горького на самую горячую поддержку своего начинания. Они и сами пестовали еврейские таланты: Гольдовский, в частности, материально поддержал писателя Семёна Юшкевича, который, в свою очередь, сделал его прототипом героя одной из своих пьес.
Бедственному положению евреев в империи посвящена книга Гольдовского «Евреи в Москве. Страница из истории современной России» (Берлин, 1904). Речь идёт здесь о высылке из столицы по приказу великого князя Сергея Алексадровича (1857-1905) огромного числа иудеев, в том числе тех, кто жили там по 20-30, а то и по 40 лет. Полиция свирепствовала, устраивая ежедневные и еженощные облавы, выхватывая из толпы на улицах людей, даже только похожих на евреев. А изобличитель иудея-нелегала поощрялся суммой, равной награде за донос на двух грабителей (!). «Измученное и раскрытое беде еврейское сердце не вмещает горя!» – восклицает автор.
Однако, подчёркивает Гольдовский, репрессиям подверглись даже и не столь многочисленные оставшиеся в Москве иудеи. Он свидетельствует о запрете властей открыть синагогу на Солянке, о закрытии, несмотря на ходатайства еврейской общины, 9 молелен, Александровского еврейского ремесленного училища, школы Талмуд-Торы на Солянке и т. д. А чего стоит принуждение евреев указывать на вывесках города, помимо фамилий, свои уничижительные имена: Шлёмка, Йоська, Срулька, причём крупным жирным шрифтом! Или же в официально-деловых документах непременно писать «Еврей такой-то», заменяя тем самым пресловутую жёлтую звезду на средневековых плащах. «Что это, как не систематическое опозорение целого класса тружеников! – восклицает автор. – Человеческий разум отказывается постигнуть, как можно жить одновременно в конце XIX столетия и в эпоху Испанской инквизиции… почему затмение сердец так продолжительно, и где загадка этой бесконечной злобы, изобретательной и неослабевающей по отношению к измождённому, униженному, поверженному в прах брату, который поклоняется тому же Богу».
Гольдовский был убеждённым либералом, и еврейский вопрос служил для него инструментом борьбы с царской реакцией вообще. Он стоял у истоков партии Конституционных демократов и в 1904 году отправился в Петербург, где будущее России обсуждали 118 ведущих политических деятелей под председательством Ивана Петрункевича (1843-1928), Петра Милюкова (1859-1943) и Максима Винавера (1863-1926). Вошёл Гольдовский и в возглавляемое Павлом Милюковым Центральное бюро «Совета союзов» – политическую организацию прогрессивной интеллигенции, созданную на съезде 8-9 мая 1905 года в Москве и объединявшую 14 профессионально-политических союзов.
Царский манифест был воспринят Гольдовскими с необыкновенным воодушевлением. «Когда я, задыхаясь от радостных слёз, дочитывала вслух эти
