библиографией Гроссмана.
Все остальные проблемы – достоверности сведений о заграничных и отечественных публикациях романа, аналогично и текстологической корректности продолжающихся изданий – нами в статье лишь сформулированы. До решения было далеко. О том и последняя фраза: «Интрига завершена, последствия еще не осмыслены».
Через два года журнал «Вопросы литературы» поместил статью критика Сарнова «Как это было: К истории публикации романа Василия Гроссмана “Жизнь и судьба”». С точки зрения жанра уместнее бы именовать напечатанное мемуарами. Что, кстати, постулировал автор в первом же абзаце: «Я давно уже собирался об этом написать. Ведь многое из того, что я про это знаю, уйдет вместе со мной. А сохранить это знание надо, – если не для сегодняшнего читателя, так хоть для истории»[217].
Далее Сарнов начал полемику с нами. Причем весьма агрессивно: «Это наведение тени на ясный день (sic! –
Откуда «давно и хорошо известно» – тут же объяснил. Изложил свою версию истории романа. Если сравнивать с липкинской – сюжетная канва не изменилась. Наш оппонент рассуждал о доносе Кожевникова, мудрости и прозорливости «самого близкого друга Гроссмана», спасшего рукопись, помощи Войновича, сумевшего переправить копии через границу, саботаже заграничных издателей, публикации в Лозанне первой книги, а также изданиях в СССР.
Правда, есть принципиально различие. В новой версии среди, так сказать, действующих лиц – Сарнов. Не только свидетель описываемых событий, но и участник борьбы за публикацию романа Гроссмана.
Фактографическую основу изложенной в статье версии Сарнов компилировал из фрагментов опубликованных мемуаров и вольного их пересказа. Иногда пояснял, какие издания цитировал, чаще без этого обходился. Добавлял и детали, ссылаясь уже на свои воспоминания.
Компиляция – обычный случай в мемуаристике. Однако существенно, что Сарнов – на правах точно знавшего, «как это было» – объявил неоспоримой свою версию, равным образом, все им же использованные мемуарные свидетельства.
Тут критический подход, если верить нашему оппоненту, вообще непродуктивен. А по отношению к сказанному Липкиным – чуть ли не безнравствен. Мемуары «самого близкого друга Гроссмана», как утверждал Сарнов, «надежный вполне достоверный документ».
Спорить тут не с чем. Читателей призвали верить.
Подчеркнем, что наиболее запальчиво Сарнов отвергал все нами сказанное о мемуарных свидетельствах, относящихся к публикации романа Гроссмана за границей и в СССР. Буквально инкриминировал злой умысел: «Вся их статья построена на упрямом стремлении игнорировать, а то и отрицать факты и обстоятельства не только хорошо известные, но и фундаментально изученные».
Впрочем, его мемуары для нас тоже источник. Суждения нашего агрессивного оппонента мы последовательно рассматривали в статье «К истории публикации романа В. Гроссмана «Жизнь и судьба» или «Как это было» у Б. Сарнова». Она напечатана в сорок пятом номере журнала «Toronto Slavic Quarterly»[218].
По сути, мы продолжили тему. Но – применительно к истории публикаций романа за границей и на родине автора – проблемы уже не только обозначали. Еще и ставили в пригодной для решения форме.
В частности, демонстрировали противоречия в упомянутых версиях мемуаристов. Доказывали, что по совокупности их свидетельств нельзя установить, одна ли рукопись была копирована для нелегальной отправки за границу, сколько туда попало копий и когда именно, а также какие способы использовались каждый раз для доставки материалов.
Равным образом, доказывали, что нет возможности определить, какие текстологические принципы использовались при подготовке отечественных изданий гроссмановского романа, насколько корректно формировалась источниковая база. Что важно с точки зрения репрезентативности публикаций.
Но одну проблему мы обсуждать не стали тогда. Речь идет о причинах необычной агрессивности нашего оппонента. Все же его возражения несводимы к формам научной полемики. Это своего рода начальственный окрик, требование почтения и безоговорочного повиновения, неукоснительного соблюдения запретов. Прием советский, в силу чего и деактуализировавшийся.
Отчасти реакцию нашего оппонента можно было бы объяснить факторами субъективными. Еще с начала 1990-х годов Сарнов публиковал в периодике эссе о советской литературе, причем весьма часто и пространно цитировал или пересказывал там мемуары Липкина. Затем издавал сборники – уже в качестве монографий[219].
Проведенный нами критический анализ липкинских свидетельств, оказался, вероятно, некстати в связи с публикациями Сарнова. Вот и агрессия проявилась.
Эскапада Сарнова – проявление тенденции. Как уже не раз отмечалось, истина вовсе не обязательно востребована. Довольно часто она многим мешает.
Но обычно защитники гроссмановского биографического мифа попросту игнорируют все, что выходит за его рамки. Так произошло, например, с монографией Гаррардов. В большинстве своем результаты, полученные исследователями, остаются и ныне словно бы незамеченными – если противоречат
