публикации. Автор статьи сообщила, что на исходе февраля 1965 года, приехав в Москву, встретилась с известной переводчицей Р.Я. Райт-Ковалевой: «Впервые я услышала об истории и мотивах неопубликования этих заметок в “Новом мире”. Экземпляр их (подаренный самим автором) имелся у Риты Яковлевны».
Рукопись Гончар-Ханджян, по ее словам, прочитала, затем увезла в Ереван. Далее сообщила: «Таким вот образом, благодаря Р.Я. Райт-Ковалевой, и произошло первое знакомство редакции журнала “Литературная Армения” (пускай хоть в лице одного ее сотрудника) с текстом гроссмановских заметок и с их печальной историей».
С очерком вскоре ознакомился и главный редактор журнала – Г.М. Борян. Начинал он как поэт, в ССП – с 1936 года. До войны работал в «Литературной газете», затем был военным корреспондентом. Позже добился известности еще и как драматург.
Редакцию «Литературной Армении» Борян возглавил в 1958 году. Административный опыт у него был. Решение публиковать гроссмановский очерк главред принял сразу, что и акцентировала Гончар-Ханджян.
Но, по ее же словам, требовалось соблюдать некие формальности. И «в десятых числах марта в “Новый мир” на имя А.Т. Твардовского было послано подписанное Г. Боряном письмо, суть которого состояла в том, что “Литературная Армения”, если нет на то возражений со стороны “Нового мира”, хотела бы поместить на своих страницах путевые заметки В. Гроссмана об Армении…».
Твардовский ответил письмом, где дал согласие. После чего «редакция запросила из “Нового мира” верстку, каковая вскоре и была выслана».
Примерно два месяца и прошло от момента принятия решения до публикации очерка. Не имели к этому отношения Липкин и Капутикян, аналогично и Мкртчяну тоже не пришлось кого-либо уговаривать. Гончар-Ханджян подчеркнула: верстка получена исключительно «по инициативе и запросу редакции».
Липкинская версия не выдерживала критики даже без учета сказанного Гончар-Ханджян. А если учесть, очевидны причинно-следственные связи: Райт-Ковалева передала рукопись коллеге из Армении, та – Боряну.
Липкин об этом не знал. Однако не мог не знать, что бывший редактор «Литературной Армении» умер в 1971 году.
Не прочел бы некролог, так узнал бы о смерти Боряна от знакомых переводчиков. Многие из них в «Литературной Армении» печатались. Вот почему и главреда знали. Соответсвенно, Липкин мог не опасаться полемики, рассказывая о страхе ереванских журналистов перед московской цензурой. Главный оппонент уже не возразил бы.
Нет оснований полагать, что Липкин узнал о статье Гончар-Ханджян. Сам бы не прочел, так от знакомых переводчиков услышал бы. Однако мемуарист не спорил с бывшей сотрудницей «Литературной Армении».
Версия Гончар-Ханджян вполне аргументирована. Там нет противоречий. Однако два вопросы все же уместны.
По какой причине, во-первых, решил Борян просить у Твардовского согласие на публикацию очерка. «Новый мир» не был правообладателем.
Во-вторых, почему главред «Литературной Армении», получивший верстку с пометами цензора и рискнувший игнорировать их, не поплатился за это должностью. Ему даже выговор не был объявлен, что и вовсе странно.
На первый вопрос ответ не требовался советским читателям в 1989 году, когда была опубликована статья Гончар-Ханджян. Контекст подсказывал: Борян знал о специфике гроссмановской биографии, потому и подозревал, что цензурные инстанции поинтересуются, как оказался в Ереване очерк умершего московского писателя. Но если верстка получена из «Нового мира», тогда все понятно. Редакция «Литературной Армении» попросила и получила искомый материал. От Твардовского.
Второй вопрос гораздо сложнее. Ответ на него получил Перельмутер – в частной беседе с Гончар-Ханджян. Год спустя она рассказала историку литературы о боряновской методике обхода цензорских запретов. Тогда еще не было возможности ее описывать в печати, не ущемив интересы кого-либо из коллег.
Перельмутер же и нам объяснил суть боряновской методики. Для начала, чтобы уяснить причины и характер запретов, ереванскому главреду нужно было увидеть итоговую новомирскую верстку. Тот самый вариант, что Твардовский планировал отправить в типографию – после согласования с Гроссманом.
Борян, по словам Гончар-Ходжян, учитывал редакционноую специфику: цензоры использовали цветной карандаш, а главред «Нового мира» вносил правку чернилами. Стереть ее уже нельзя: решение Твардовского – окончательное.
По версии Гончар-Ходжян, воспроизведенной Перельмутером, фрагмент верстки, который Твардовский и объявил противоречащим цензурным установкам, вычеркнут чернилами. Следовательно, это было решение вовсе не цензора, а новомирского главреда. И причина не вызывала сомнений – «еврейская тема».
Установка минимизировать «еврейскую тему» была введена издавна. Насколько и каким образом – приходилось решать самим редакторам. В данном случае Твардовский по собственной инициативе решение принял. Надо полагать, в разговоре с автором ссылался на волеизъявление «главлитчика». А Гроссман поверил, только все равно не согласился. Предпочел отказаться от публикации.
Когда смысл вмешательства Твардовского был уяснен в «Литературной Армении», верстку заново перепечатали. Устранили правку новомирского главреда и – предъявили ереванскому «главлитчику». Тот крамолу не обнаружил, впрочем, московский цензор тоже не усмотрел там ничего
