вопреки самому себе.
Жизнь его была полна трудностей и испытаний. Прежде всего, физических: «Его часто можно было застать у себя за столом, с четками в руках или перед раскрытой книгой. Он признался потом, что за последние тридцать лет книга эта чаще всего была обманкой, маскировкой, что из-за жутких головных болей после обеда работа для него была попросту невозможна, головные боли были то более, то менее сильными, но всегда долгими и изматывающими»[412]. Были тут и нравственные страдания: важные моменты в духовной жизни всегда совпадали у него с внутренними испытаниями. У него всегда возникало при этом ощущение, что он предает Бога, что он ни холоден, ни горяч, что он не умеет любить. И всю свою жизнь он страдал от таких угрызений.
Однако все это не помешало ему в один прекрасный день воскликнуть: «По-настоящему хорошо молиться можно только в экстазе». Лучшей рекомендации я просто не мог бы вам дать!
Но приведу, наконец, несколько цитат по той тематике, которая нас занимает: по очереди, одну за другой.
Одному человеку, посетовавшему на свою неспособность любить Бога, аббат Делаж написал: «Мне кажется, что я слышу внутри себя предупреждение о каждом вашем даже малейшем усилии. Я тотчас же получаю разрешение молиться и чувствую это. В этом есть какая-то малая тайна»[413]. Обратите внимание уже здесь на это общение души с душой. И это «мне кажется» – тоже важный для меня знак. Аббат Делаж здесь не строит теорию. Он говорит об опыте и старается передать его с максимальной точностью, без преувеличений. Заметьте также, как одно связано с дру гим. Он не может молиться, пока не получит разрешение, а разрешение он получает лишь после того, как душа, которой он пытается помочь, сама сделала хотя бы малейшее усилие. Тогда все в целом остается в ведении и власти Бога.
8 другом месте он немного поясняет, каким образом такая молитва может оказаться действенной: «Мне кажется порой, что душа моя служит местом встречи других душ – иногда знакомых мне, иногда, незнакомых, – с Господом Богом. Там Он входит с ними в единение. Почему? Как? Этого я не знаю. Иногда я узнаю об этом внутренним зрением, которое есть чистое познание. Но порой, когда Иисусу это угодно, я удостаиваюсь участия в Его брачной радости Жениха. Что происходит в той душе, с которой во мне соединяется Иисус? Существует ли гармоническое соответствие того, что она испытывает, с тем, что я ощущаю в глубине своего духовного сердца?»[414].
Здесь аббат Делаж выражает свой опыт пока еще в форме вопросов, но тут мы с ним уже на верном пути к ответам. Существует что-то вроде гармонии, гармонической связи, связующей между собой усилия того, кто пытается помочь, и душу человека, за которого такой помощник молится.
3. Святые действуют в нас
Подлинный смысл заступнической молитвы
Обратите внимание! Это совершенно невероятно! Здесь совершенно по-другому проявляется ценность молитвы за других. Уже и речи нет о возврате к тем мифологическим представлениям, согласно которым молитва воздействует на сердце Бога, как если бы нам нужно был сперва научить Его нас любить. Она воздействует на сердце грешника. И не как волшебная палочка, прикосновением которой грешник тут же изменится, хочет он того или нет, наперекор собственной свободе, нет, она воздействует, как гармония, волнами передающаяся от одной души к другой, гармонизируя их. И тогда помощь идет изнутри: проходя через глухую сердцевину грешника, она выходит у него на еще большую глубину, к тайным глубинам его сердца. Я не буду настаивать опять на своем образе дисковых тормозов, но вы не можете не согласится, что такая гармонизация очень его напоминает. Когда мы молимся Богу за кого-то, в действительности, мы ставим тем самым себя в положение открытости Богу, подчинения, ожидания, доверия, предоставляющего Божественной любви возможность действовать в этом человеке, и, если Ему будет угодно, то, возможно, такое положение хоть как-то сможет передаться и этому человеку, отпечататься в его сердце, вызвать и в нем в ответ такую же готовность.
Когда мы молимся за кого-то Пресвятой Богородице или святым, то мы приглашаем их не столько к «заступничеству» за этого человека перед Богом, сколько к такой растущей открытости Богу в глубинах их сердец, поскольку сердце каждого из наших «заступников» таинственным, но совершенно непреложным образом совпадает с сердцем того человека, которому мы хотим помочь.
Когда мы молимся о мире, о нашей стране, о единении Церквей… это наш призыв к Богу, отдающийся в сердцах всех людей.
Этот «механизм» одинаково действенен и для «живых» (живущих на земле) и для «умерших» (живущих в мире ином). Наша молитва здесь, на земле, напрямую отзывается в сердце того человека, за которого мы молимся, и даже смерть не может ей помешать. Она не насилует его свободу, но звучит, как внутренний призыв. Всмотримся поближе, как это происходит.
В другом отрывке слова аббата Делажа звучат еще убедительнее: «Когда искушение вернется, попросите Господа Бога запереть вашу волю в моей». Или еще, в другом месте: «Ваша воля заключена в моей, как ребенок в животе у матери. И это подлинное сыновство, медленно становящееся родство… в тот день, когда я произведу ее на свет, ваша душа будет прекрасна!»[415] Здесь вместо гармонизации появляется образ утробного развития, но идея все та же.
Процесс оказания такой помощи, как он его видит, настолько конкретен для него, что он даже переносит акцент на вопрос «как?».
«Мы живем с Ним [т. е. с Богом] в движущейся к святости душе. Работаем там с небесным миром и радостью. Орудие [т. е. он сам] и работник [Бог] составляют тут единое целое; и в то же время нужно, чтобы и тот, и другой работали именно так и именно там, где они и работают. Они ли приходят к душе или душа приходит к ним, как бы ногами такой работы? Я не знаю. Скорее, второе»[416]. Я позволю себе здесь
