Даже сейчас я банально не находил в себе сил, чтобы отвернуться, – смотрел и смотрел, скользя взглядом по ее щекам, по лбу, которые прорезала робкая, практически незаметная пока что морщинка, по пухлым влажным губам и ссадине на скуле, которую она, видимо, получила во время утренней суматохи в центральном Эль-Бургане.
– Ты доел? – спросила она, снова уткнувшись в свою миску.
– Ну… – Я покосился в сторону моей похлебки, которую даже не успел попробовать. – Практически.
– Может, пойдем отсюда? Здесь так шумно… и солдаты повсюду…
– Дай мне минутку, ладно? – попросил я, одолеваемый жутким голодом.
Марина кивнула и отвернулась, а я набросился на отвратный супец, будто дикарь. Пока я споро работал ложкой, она со скучающим видом разглядывала очередь и сидящих вокруг беженцев. Больше всего было аборигенов, но попадались на глаза и европейцы, и негры с латиноамериканцами. Казалось, что шла война не за пару нефтяных месторождений в Кувейте, а, как минимум, Третья Мировая.
Внезапно я услышал, как на чистом русском кто-то запел незнакомую мне песню:
Солдаты, дежурившие внутри шатра, переглянулись и спешно устремились на голос. Я удивленно выгнул бровь, наблюдая, как они проносятся мимо нас с Мариной и выдергивают из-за стола пожилого мужика с седыми усами и лысиной, блестящей в тусклом свете закрепленных под потолком ламп. Что такого легионовцы углядели в простой песне?
Когда они тащили незнакомца к выходу, до моих ушей долетела фраза одного из конвоиров:
– Русских, сказали, в первую очередь.
Неожиданная догадка заставила меня оцепенеть. Так и сидел с полной ложкой в руке и приоткрытым ртом и смотрел в одну точку, пока Марина не спросила:
– Ты в порядке?
Ее вопрос моментально вывел меня из ступора.
– Да, все нормально, – буркнул я. – Просто задумался… над песней. Никогда ее раньше не слышал.
– Это «Капустник», – сказала Марина.
– Капустник?
– Ну, это рок-группа, была такая… лет двадцать назад. У меня отец их слушал, и я немного. Я помню эту песню, «Пуля-дура» называется. Грустная…
– Да, я заметил.
– Ты как-то напрягся, когда он сказал про русских, – склонившись к моему уху, прошептала девушка. – Думаешь, у них на нас какой-то зуб?
«Думаю, они ищут меня!» – пронеслось в голове, однако вслух я сказал:
– Не знаю. Но, думаю, лучше нам все же общаться на английском… по крайней мере, когда рядом кто-то есть – не только солдаты. Беженцы тоже вполне могут нас «сдать».
– По-моему, ты слишком подозрительный. – Марина хмыкнула, но по едва заметному дрожанию ее голоса я понял, что она действительно взволнована.
Однако, если моя догадка верна, опасность грозит не ей, а мне – ведь даже такой мастер маскировки, как Сергей Мамонтов, не может переоблачиться в столь стройную и симпатичную девушку, как Марина. Это нереально сделать хотя бы из-за явных физических различий, начиная с роста-веса-телосложения и заканчивая первичными да вторичными половыми признаками.
Могли ли они как-то узнать, что я собираюсь наведаться в Эль-Вафру, думал я, косясь в сторону выхода. Да нет, откуда? Об этом известно только мне, Жуку да Гопкинсу, но всем троим сливать подобную информацию прихвостням Тейлора бессмысленно, это только навредит операции.
И все же отмахиваться от этого предположения не стоит. Если Легион в курсе готовящегося побега, моя задача из «безумно сложной» превращается в «практически невыполнимую». Хотя, возможно, они знают о моем приезде, но не знают,
Черт, от догадок голова пухнет. Марина права – я слишком подозрительный, но в моей профессии паранойя практически неизбежна. И, хоть порой только она и выручает меня из передряг, нередко из-за нее я просто порчу себе настроение.
– Ты права, – отложив ложку в сторону, сказал я. – Пойдем отсюда. Слишком тут неуютно.
Марина не спорила.
Выбравшись из-за стола, мы устремились к выходу. Я продолжал прихрамывать, и она взяла меня под руку, надеясь хоть немного облегчить мои страдания. Я благодарно улыбнулся ей за это.
Пожалуй, где-то, в другой жизни или хотя бы в другое время, мы бы могли…
К черту эти мысли. Задание под угрозой. Сестра под угрозой. Не хватает, чтобы еще и жизнь этой несчастной девушки из-за твоей нелепой влюбленности оказалась в опасности.
