Темный Клубок

рельсу, вдавленному в лед. Несмотря на свою скорость, он двигался почти бесшумно — лишь низкочастотное гудение двигательной установки и тихое потрескивание намагниченных частиц указывали, что машина принадлежит к материальному миру. Мерцающие огоньки цвета индиго плясали на ребристом фартуке её шасси, озаряя узкий просвет между рифлеными суспензорными пластинами и колеей. Мало кто на Облазти разбирался в техномантии, что поддерживала состав в дюйме над рельсом, и никто не обладал навыками, необходимыми для его починки. Это была старая технология, относившаяся к эпохе первой колонизации планеты.

Подобные вещи не волновали Горькую Кровь. Наружу, на шкуру машины, его привлекла будоражащая скорость поезда. Охотник припал к крыше заднего вагона, словно кающаяся горгулья, вцепившись когтями в щипцовое покрытие и широко раскинув руки, чтобы обнять воющий ветер, призвать его счистить грязь улья.

«По жилам плосколицых бежит жидкая кровь, — возрадовался он, — но их машина бежит с огоньком в брюхе!»

Уджурах уже изучил состав вдоль и поперек, передвигаясь по крышам, чтобы не столкнуться с плосколицыми во время исследования узкой территории. Всего здесь было девятнадцать вагонов, тянувшихся за скошенным клином ведущей кабины, словно надетые на нитку резные коробочки. Они соединялись между собой навесными платформами, которые дергались и извивались вслед за изгибами колеи. Плосколицые никогда не задерживались на этих открытых переходах, и никто из них не выбирался на крыши. Звери не были дураками, решил Горькая Кровь, но слишком боялись холода. Он сможет использовать это против них, когда придет время. Но случится это недостаточно скоро…

Уже дважды Уджурах почти поддался желанию схватить отбившуюся от стада одинокую добычу, проходившую между вагонами. Заметят ли они пропажу одного плосколицего среди столь многих? Но он уже знал ответ, действительно имевший значение: его хозяин заметит.

«Жди, — приказал Пустой, впечатав свой эдикт в череп Уджураха с обещанием боли. — Жди».

ДВА ДНЯ ПОСЛЕ ЕДИНЕНИЯ

Безвольно сидя в кресле у окна купе, Ганиил Мордайн мрачно взирал на промерзшую тундру Призрачных Земель. Невозможно было определить скорость Цепного Поезда в этом однообразном чистилище. С тем же успехом дознаватель мог смотреть бесконечный зацикленный вид-поток, но, несмотря на монотонность происходящего, он знал, что состав слишком быстро поглощает расстояние до Якова. До улья Яков, где находился космопорт. Где его наверняка поджидал конклав.

«Я не готов. Мне нужно больше времени».

— Два дня, — прошептал Ганиил. — Я потерял почти два дня.

Мордайну до сих пор не хватало смелости проверить забинтованную грудь. Боль говорила ему всё, что он хотел знать.

— Вы получили тяжелейшую рану, инквизитор, — сказала лейтенант Омазет, держась у него за спиной подобно угрюмому духу. — Если бы не способности капитана Калаверы, вы были бы мертвы.

— Капитана Калаверы? — несмотря на недомогание, это обращение позабавило дознавателя. Хотя это, разумеется, был вполне подходящий титул для космодесантника, он совсем не сочетался с его мрачным покровителем. Звание было слишком честным.

— Я не знала, что ваш контакт — астартес, — произнесла Адеола. Была ли в её голосе обвинительная нотка?

— Адептус астартес, — поправил Мордайн. Его всегда раздражали ошибки в высоком готике. — Вы не знали, потому что я решил не говорить вам этого, лейтенант.

«И потому что я тоже этого не знал, черт подери!»

— Как дела у капитана Узохи? — добавил он.

— Он не выходит из своего купе, карая себя тенями и одиночеством, — ответила лейтенант. — На душе ивуджийского офицера остается шрам за каждую потерянную им Акулу.

Она помедлила, подчеркивая это. Упрекая его?

— Мы потеряли много Акул в Высходде, инквизитор.

— Назовите мне цифры, пожалуйста, — сказал Ганиил, избегая её взгляда.

— Общим счетом, в третьей роте теперь осталось всего восемьдесят два бойца.

Они оба понимали значение этого числа: Третья утратила боеспособность. Если даже уцелевшие вернутся в родной полк, их распределят по другим ротам. Для Третьей это означало конец, для её капитана — нечто более постыдное.

— Я сожалею о ваших потерях, — тихо произнес Мордайн. «Особенно о тех, кто погиб ради излечения моей раненой гордости…» — Они были хорошими солдатами.

Женщина ничего не ответила, и дознаватель быстро добавил: