фоне, словно яркая комета на звездном небе, появляется Анна Керн. Опытная, привлекательная 25-летняя женщина в расцвете красоты, очень соблазнительная, чувственная и знающая, что такое любовь, не только по французским романам. Ее глаза, как выразился сам Александр Сергеевич, смотрят с «терзающим и сладострастным выражением», смех завораживает и манит, слова бывают вольными и даже смелыми… Но при всем при этом Анна держала себя неприступно и строго, потому что и тогда (да и впоследствии) ухитрялась, несмотря ни на что, сохранять присущую ей какую-то особую чистоту, всегда быть, независимо от обстоятельств, выше всего грязного и пошлого. Пушкиноведы часто говорят о том, что Александр Сергеевич делил женщин на две категории: «мадонн» и «вакханок». Анна Керн не относилась ни к одному из этих типажей, потому что сочетала в себе в равной степени черты их обоих. Было от чего потерять голову…
В гостях у тетки Анна Петровна пробыла около месяца, и все это время Пушкин часто, почти каждый день появлялся в Тригорском. Однако, судя по всему, наедине они практически не бывали, все встречи происходили за чаем, чтением, музицированием и играми, в которых участвовала вся семья.
В один из вечеров в доме Вульфов затеяли модную в то время забаву – «теневые портреты». Делалось это при помощи свечи, которая ставилась сбоку от «натурщика»: тень от его профиля на листе бумаги или даже просто на стене обводилась карандашом, затем полученный силуэт заштриховывался. До настоящего времени сохранилось три сделанных в то лето теневых портрета: Евпраксии Вульф, Анны Вульф и Анны Керн. Дата «1825» поставлена рукой Алексея Вульфа, и это наводит на предположение, что автором «портретов» мог быть именно он.
Однажды теплым погожим вечером Прасковья Александровна предложила после ужина прогуляться в Михайловское. Поехали в двух экипажах, в одном из которых вместе оказались две кузины Анны и Пушкин. «Ни прежде, ни после я не видала его так добродушно веселым и любезным, – пишет Керн. – Он шутил без острот и сарказмов; хвалил луну, не называл ее глупою, а говорил: «J'aime la lune quand elle eclaire un beau visage»[27], хвалил природу и говорил, что он торжествует, воображая в ту минуту, будто Александр Полторацкий остался на крыльце у Олениных, а он уехал со мною; это был намек на то, как он завидовал при нашей первой встрече А. Полторацкому, когда тот уехал со мною. Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад, «приют задумчивых дриад», с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тетушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: «Mon cher Pouchkine, faites les honneurs de votre jardin a Madame»[28]. Он быстро подал мне руку и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего не помню; он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно и в конце разговора сказал: «Vous avez un air si virginal; n’est ce pas que vous aviez sur vous quelque chose comme une croix?»[29]».
Этот единственный из известных в то лето тет-а-тет Пушкина и Керн сильно возбуждает фантазию биографов. Какими только событиями, якобы оставшимися за кадром, не насыщает их богатое воображение недолгую ночную прогулку поэта и его музы! А меж тем, скорее всего, в тот вечер между ними действительно не произошло ровным счетом ничего столь выдающегося, что потребовало бы особого внимания и специального описания. Это становится ясно из их дальнейшей переписки, которой суждено было начаться уже через несколько дней.
«К***»
Прогулка в Михайловское произошла буквально накануне отъезда. На другой же день Прасковья Александровна с двумя Аннами – дочерью и племянницей – собиралась ехать в Ригу, где в тот момент находился Ермолай Керн.
Из воспоминаний Анны Керн непонятно, был ли их отъезд запланированным или внезапным, так что этот момент тоже вызывает споры у исследователей. И большинство все-таки склоняется к тому, что решение покинуть Тригорское Прасковья Александровна приняла спонтанно, после того как оценила силу влечения Пушкина к Анне и испугалась последствий. Во-первых, если бы между Анной и Александром случился бы роман, то о возможности примирения супругов Керн и восстановлении доброго имени генеральши можно было бы забыть. А во-вторых… Хотя, вероятно, для Прасковьи
