Анна Керн. Муза А.С. Пушкина

умрет, вы будете свободны как воздух… Ну что вы на это скажете? Не говорил ли я вам, что способен дать вам совет смелый и внушительный!»

На предложения поэта Анна, разумеется, не согласилась. Тем не менее разрабатывала (и не без участия Пушкина) свои собственные планы. Сначала они обсуждали возможность выдать замуж Анну Вульф, чтобы ее кузина могла «иметь пристанище» в ее доме. Но позже они от этой затеи отказались и придумали новый «проект», предполагавший сначала поездку Анны либо в Псков, либо в Петербург, а затем – новое посещение Тригорского.

Хранили многие страницы
Отметку резкую ногтей;
Глаза внимательной девицы
Устремлены на них живей…

В начале октября 1825 г. Анна Керн вновь приехала в Тригорское, но на этот раз в сопровождении мужа. Официальным поводом для этого визита стало намерение помириться с тетушкой Прасковьей Александровной.

Любопытно, что инициатива этого визита примирения исходила от генерала. «Керн предложил мне поехать. Я не желала, потому что, во-первых, Пушкин из угождения к ней (П. А. Осиповой-Вульф. – Авт.) перестал писать, а она сердилась. Я сказала мужу, что мне неловко поехать к тетушке, когда она сердится. Он, ни в чем никогда не сомневающийся, как следует храброму генералу, объявил, что берет на себя нас примирить. Я согласилась. Он устроил романическую сцену в саду (над которой мы после с Анной Николаевной очень смеялись). Он пошел вперед, оставив меня в экипаже. Я через лес и сад пошла после и упала в объятия этой милой, смешной, всегда оригинальной маленькой женщины, вышедшей ко мне навстречу в толпе всего семейства. Когда она меня облобызала, тогда все бросились ко мне, Анна Николаевна первая. Пушкина тут не было. Но я его несколько раз видела. Он очень не поладил с мужем, а со мною опять был по-прежнему и даже больше нежен, хотя урывками, боясь всех глаз, на него и меня обращенных».

О причинах «неполадок с мужем» догадаться несложно. Наверняка Пушкин, славившийся своей несдержанностью, сгоряча сказал о Керне что-то не то, вспыхнула ссора… В итоге, видимо, соперников худо-бедно помирили, но, как говорится, осадок остался. Генерал и раньше чувствовал неладное, а теперь и вовсе не спускал глаз с жены, стараясь ни на минуту не оставлять Анну и поэта наедине. Столь же ревностно следили за обоими Анна Вульф и Прасковья Александровна – видимо, у каждой из них нашлись для этого свои причины. Но, как гласит предание, Пушкин и Анна даже в такой обстановке нашли способ побеседовать без свидетелей.

В библиотеке усадьбы Михайловского хранился небольшой двухтомник эпистолярного романа Варвары Юлии фон Крюденер «Валери». Известно, что Пушкин любил это произведение, упомянул его среди других книг, которыми зачитывалась Татьяна Ларина, и назвал в примечаниях к «Евгению Онегину» прелестным. Издание это (с многочисленными карандашными отметками на полях и подчеркиванием отдельных фраз ногтем) сохранилось, и в XX в. литературоведы доказали, что все эти пометки были сделаны Пушкиным.

Сентиментальный роман «Валери» рассказывает о страстной любви молодого человека к замужней женщине, о его тщетных попытках бороться с запретным чувством, долгой разлуке и печальной кончине вдали от избранницы, которую герой так и не сумел забыть и умер с ее именем на устах.

В 1859 г. Анна Петровна в письме П. в. Анненкову, автору первой научной биографии Пушкина, объяснила это так: «Вы видели из писем Пушкина, что она [П. А. Осипова] сердилась на меня за выражение в письме к Алексею Вульфу: «Je meprise ta mere»[34]».

Не очень понятно только, каким образом это письмо попало к Осиповой. Вряд ли его показал ей сын. Скорее всего, сама Прасковья Александровна считала себя вправе заглядывать в интимную корреспонденцию собственных детей.

Подчеркнутые фразы и комментарии при известной доле фантазии можно сложить в своего рода «зашифрованное письмо». Оно начинается со слов: «Увы, буду ли я когда-нибудь любим!» Далее следует описание прекрасной внешности Валери, ее чудесного пения во время прогулки на гондоле по Бренте (той самой Бренте, о которой пела и Анна), разного рода мыслей и переживаний героя, мук испытываемой им ревности и так далее. Отдельные моменты этого своеобразного «письма» напрямую перекликаются с известными подробностями взаимоотношений Александра и Анны. Так, место, где описан восторг героя после получения письма от Валери, подчеркнуто дважды – и карандашом, и ногтем. Роман Крюденер заканчивается предсмертным письмом героя. Рядом с ним, со словами: «Ты была самой жизнью моей души: после разлуки с тобой она лишь изнемогала. В мечтах я вижу тебя такой, какой знал прежде. Я вижу лишь тот образ, который всегда хранил в сердце, который мелькал в моих снах, который я открывал своим горячим молодым воображением во всех явлениях природы, во всех живых существах. Я любил тебя безмерно, Валери!» – стоит карандашная приписка: «Tout cela au presents»[35].

В неожиданной связи с текстом «письма» оказалась и дарственная надпись на шмуцтитуле второго тома, сделанная неизвестным лицом чернилами, на французском языке: «Мадемуазель Ольге Алексеевой. Увы, одно мгновение, одно единственное мгновение… всемогущий Бог, для которого нет невозможного; это мгновение было так прекрасно, так мимолетно… Чудная вспышка, озарившая жизнь как волшебство». Трудно не заметить переклички между этими словами и стихотворением о чудном мгновении.

Однако этот своеобразный «разговор» был, судя по всему, единственным во время той встречи Пушкина и Анны Петровны. Чета Керн пробыла в Тригорском всего несколько дней, после чего они вновь вернулись в Ригу.

«Цветы последние»