Летом 1827 г. у Соболевского умерла мать, и Пушкин, чтобы отвлечь друга от горя, пригласил его в Петербург. Тот стал бывать на вечерах у Дельвигов, «шутками своими оживлял все общество» и сразу обратил на себя внимание Анны Керн.
Соболевский много знал о личной жизни Пушкина и Анны Петровны, но не сделал эти сведения достоянием общественности даже после смерти поэта, ибо считал, что «неприлично пользоваться, для увеселения публики, дружескою доверенностию». Лишь в последний год жизни Соболевский опубликовал интересную мемуарную статью «Таинственные приметы в жизни Пушкина», в которой, однако, также не раскрываются никакие интимные тайны.
На роль романтического воздыхателя Сергей Петрович никак не годился. Один из уже упомянутых родственников Дельвига, Андрей Дельвиг, вспоминал, что Соболевский мог вести себя совершенно беспардонно. Он «был очень нахален и потому, так сказать, навязывался на дружбу известных тогда людей. Нахальство его не понравилось жене Дельвига, и потому, дабы избегнуть частых его посещений, она его не принимала в отсутствие мужа. Но это не помогло: он входил в кабинет Дельвига, ложился на диван… засыпал… или читал до обеда, а когда Дельвиг возвращался домой, то он входил вместе с ним и оставался обедать».
Знакомство Соболевского с «обеими женами» Дельвига началось с вот такого мадригала, который трудно назвать галантным:
Позже Соболевский утверждал, что это стихотворение «беспрестанно твердил» Пушкин.
Но Анна Петровна отнюдь не обиделась, а, судя по всему, напротив, прониклась к Соболевскому симпатией. Это чувство было взаимным, и экспромты Соболевского стали уже более галантными:
Осенью 1827 г. Соболевский возвратился по делам в Москву, где занимался перепечатыванием второй главы «Евгения Онегина» и вел активную переписку как с Анной Петровной, так и с Пушкиным. И однажды получил от последнего ответ, в котором Пушкин называл его «безалаберным» и требовал писать «путное», то есть о денежных делах и второй части «Онегина», а не о «m-me Kern». И далее Пушкин сообщал адресату о случившейся на днях между ним и Анной близости, используя выражения, более уместные в устах портового грузчика, чем «солнца русской поэзии».
Считается, что Пушкин и Керн стали близки во время подготовки к свадьбе Ольги Сергеевны Пушкиной, сестры поэта, в которой Анна принимала самое горячее участие. 27 января 1828 г. Ольга против воли родителей тайно обвенчалась с бывшим однокашником брата Льва по Благородному пансиону при Царскосельском лицее Николаем Ивановичем Павлищевым. Ее мать Надежда Осиповна, узнав об уже свершившемся факте и желая хотя бы формально соблюсти приличия, попросила Александра Сергеевича и Анну Петровну стать посажеными родителями и благословить новобрачных. Анна Петровна в разных своих мемуарах описала эту сцену так: «Я с любовью приняла это трогательное поручение и, расспросив о порядке обряда, отправилась вместе с Александром Сергеевичем в старой фамильной карете его родителей на квартиру Дельвига, которая была приготовлена для новобрачных. Был январь месяц, мороз трещал страшный, Пушкин, всегда задумчивый и грустный в торжественных случаях, не прерывал молчания. Но вдруг, стараясь показаться веселым, вздумал заметить, что еще никогда не видел меня одну: «Voila pourtant la premiere fois, que nous sommes seuls, madame»[54]; мне показалось, что эта фраза была внушена желанием скрыть свои размышления по случаю важного события в жизни нежно любимой им сестры, а потому, без лишних объяснений, я сказала только, что этот необыкновенный случай отмечен сильным морозом. «Vous avez raison, 27 degres»[55], – повторил Пушкин, плотнее закутываясь в шубу. Так кончилась эта попытка завязать разговор и быть любезным. Она уже не возобновилась во всю дорогу. Стужа давала себя чувствовать, и в квартире Дельвига, долго дожидаясь приезда молодых, я прохаживалась по комнате, укутываясь в кацавейку; по поводу ее Пушкин сказал, что я похожа в ней на царицу Ольгу. Поэт старался любезностью и вниманием выразить свою благодарность за участие, принимаемое мною в столь важном событии в жизни его сестры… Несмотря на озабоченность, Пушкин и в этот раз был очень нежен, ласков со мною…»
