сделалась мне необходимостью! Какое счастье возвращаться домой! Как хорошо в ее объятиях! Нет никого лучше, чем моя жена!»
То же самое чувствовала и Анна. «Муж сегодня поехал по своей должности на неделю, а может быть, и дольше, – делилась она со своей золовкой, Елизаветой Васильевной[70], с которой очень подружилась. – Ты не можешь себе представить, как я тоскую, когда он уезжает! Вообрази и пожури меня за то, что я сделалась необыкновенно мнительна и суеверна; я боюсь – чего бы ты думала? Никогда не угадаешь! – боюсь того, что мы оба никогда еще не были, кажется, так нежны друг к другу, так счастливы, так согласны! На стороне только и слышно, что ставят в пример нас. Говорят молодые, новые супруги: «Нам только бы хотелось быть так счастливыми, как Анна Петровна и Александр Васильевич!» И нам теперь так трудно расстаться, что Васильич три дня откладывал поездку; сегодня насилу решился выехать, и то потому, что получил на то предписание от начальства…» Между строк заметим, что это письмо Анны Петровны было написано спустя 10 (!) лет после свадьбы.
Именно эта взаимная привязанность (и, видимо, только она) и позволила Марковым-Виноградским справиться со всеми выпавшими на их долю невзгодами, а их уже с первых дней было предостаточно. Им пришлось поселиться под одной крышей с Феодосией Петровной Полторацкой, у которой к тому времени совершенно испортился характер. Напрочь забыв о былой дружбе с Анной, она теперь прониклась к своей двоюродной племяннице острой неприязнью и всячески отравляла молодоженам жизнь. «Тетка ненавидит мою жену, – писал Марков-Виноградский. – Отчего же она и меня не так же ненавидит? Это меня огорчает! Она, стерва, думает, что жена управляет мною. Между тем, мы живем согласно, и одна любовь наполняет нашу жизнь и управляет нашими действиями и мыслями…»
Служба в уездном суде не приносила Александру ни материального, ни морального удовлетворения. В своих дневниках он постоянно жаловался на ограниченность, невежество и нечистоплотность сослуживцев, «которые не имеют простых понятий ни о добре, ни о зле, у которых совесть свободна, как старый разношенный сапог». Сам, будучи порядочным человеком, он не брал взяток, как это делали все вокруг, но принимал подарки – от тех, чье дело было уже выиграно. «Не принять – значит обидеть дающего, и потом жалованье мало, а потребностей много!..» – этими словами он словно бы извинялся в дневнике перед своей совестью.
Но когда «грянул гром», разбираться, кто из служащих за деньги решает дела в ту или иную пользу, а у кого просто не хватает духу отказаться от благодарности, начальство не стало. После очередной и типичной судебной неурядицы, о которой стало известно губернатору, всех заседателей скопом отдали под суд и решением Сената освободили от должностей. Для четы Марковых-Виноградских, и так еле сводившей концы с концами, это событие оказалось сильным потрясением. Прошло несколько лет, прежде чем Александр сумел найти новое место – должность попечителя хлебных магазинов. Эта служба, как и предыдущая, тоже не давала возможности материально обеспечить семью, приходилось ограничивать себя во всем, вплоть до того, что супруги часто даже не могли позволить себе купить чай.
Анна Петровна изо всех сил старалась помогать мужу. Она постоянно хлопотала о том, чтобы ему дали какое-нибудь хорошее место, писала письма с такой просьбой своим знакомым, но результата все не было. Тогда Анна Петровна стала сама добывать средства к существованию. Сначала она попыталась было снова заняться переводами, но вскоре поняла всю бесперспективность этой затеи и начала зарабатывать более прозаическими вещами: шитьем рубашек и вязанием чулок. Разумеется, от таких праведных трудов тоже нельзя было нажить каменных палат… Анекдотично, но, судя по письмам Марковых-Виноградских, самой крупной статьей их семейного дохода был преферанс с соседями. Вопреки расхожей поговорке, и мужу, и жене везло не только в любви, но и в картах.
«Бедность имеет свои радости, и нам всегда хорошо, потому что в нас много любви, – писала в 1851 г. Анна Петровна золовке Лизе. – Может быть, при лучших обстоятельствах мы были бы менее счастливы. Мы, отчаявшись приобрести материальное довольство, гоняемся за наслаждениями души и ловим каждую улыбку окружающего мира, чтоб обогатить себя счастьем духовным. Богачи никогда не бывают поэтами… Поэзия – богатство бедности…»
Наслаждением души для них было, прежде всего, чтение. Всеми возможными способами супруги пытались пополнить свою домашнюю библиотеку и каждый вечер читали вслух (обычно это делал Александр Васильевич). Читали и европейских авторов – Диккенса и Теккерея, Бальзака, Жорж Санд, и соотечественников – Панаева и барона Брамбеуса (Сенковского), журналы «Современник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения». Все письма супругов к родным и дневниковые записи того времени наполнены рассуждениями о книгах, с которыми они только что познакомились. Чтение наполняло их жизнь и придавало сил. Как и любовь.
«Какое высокое наслаждение, – писал Александр Васильевич, – после тяжких трудов, в самом жалком изнурении, упасть на роскошную грудь жены, утонуть в нежности ее ласки, жарких поцелуях и забыться чудным, спокойным сном. Улыбка высокого удовольствия и умиления… на устах спящего счастливца! И как радостно его пробуждение. Ласковый голос жены лепечет ему нежности: душистые губки ее смывают с глаз, отуманенных сном, ночные грезы и освещают их зарею своей милой улыбки!»
Другим неиссякаемым источником радости и смыслом жизни супругов был сын Саша. Он рос хилым и болезненным мальчиком, поддержание его здоровья влетало в копеечку, но родители никогда не жалели денег ни на его лечение, ни на образование, и сами всячески старались развивать сына, много занимались с ним и при первой же возможности вывозили куда-то, хоть к родственникам, чтобы «ознакомить его с лучшим миром, нежели тот, в котором он прозябает».
Разумеется, полностью идеальные отношения между супругами встречаются только в сказках и дамских романах, в жизни всегда бывает иначе. Не обошлось без конфликтов и у этой четы, во многом из-за Анны Петровны, которая чувствовала, что начинает стареть, становилась из-за этого капризной,
