«Малороссийская быль». Произведение предназначалось для декабристского альманаха «Звездочка», наследника прославленной «Полярной звезды», но из-за восстания 14 декабря он в свет не вышел, и «Гайдамак» был напечатан в 1826 г. в «Невском альманахе». Тем не менее, Сомову пришлось давать объяснения шефу жандармов Бенкендорфу, обеспокоенному проникновением в печать произведений, приобщенных к материалам следствия по делу декабристов. Сюжет о Гаркуше Сомов продолжал разрабатывать и в начале 1830-х гг., задуман был обширный роман, но результатом стали лишь несколько разрозненных фрагментов, появлявшихся под заглавиями «Гайдамак. Главы из малороссийской повести» в журналах и альманахах («Северные цветы на 1828 год», «Сын отечества», «Денница на 1830 год»).
Образ главного героя овеян несомненной симпатией автора, акцентирующего его близость к народу: «В наружности и речах Гаркуши было нечто такое, что вожатые, при всем убеждении в его преступлениях, почувствовали к нему невольное доброхотство. Они совершенно потеряли суеверный страх, который на малороссиян наводило одно его имя». «Казалось, что шайка гайдамаков угадывала даже мысли своего атамана. Он стоял, оперевшись правою рукою на пистолет, бывший у него за поясом; лицо его было спокойно и не выражало ни малейшей страсти; но ястребиный взор его в один миг перелетал с места на место и обозревал все, что вокруг него происходило»[196].
Когда мы обращаемся к произведению Квитки, то первое, что обращает на себя внимание, это его жанровое своеобразие: в нем как бы слились два таланта автора, зарекомендовавшего себя и как беллетрист, и как драматург: его «Предание о Гаркуше» – наполовину повесть, наполовину пьеса. Начинается она диалогом, во время которого квартальный докладывает городничему об арестанте, который сидит на одном хлебе и воде, но ни в чем не признается, а лишь песенки попевает. Здесь же упоминается, что жена городничего проявляет к его делу большой интерес, что существенно для дальнейшего развития событий.
Затем выясняется, что у арестанта есть друзья на свободе: «его берегли до сего часу крепко-накрепко; не давали ему и есть, а ему кто-то со стороны приносил всего. Мы никак не додумались, кто ему это приносил? А не раз заставали, что он доедает поросятину да еще и горилку пьет. Мы его станем бранить и приказывать, чтобы он ничего не ел, а он в ответ песни поет»[197]. Жену городничего это приводит в ярость, и она взыскивает с квартального и других «за слабый присмотр».
Более детальную информацию приносит новое действующее лицо, именуемое «Гость». Мы узнаем о появлении в окрестных местах какой-то шайки, «суеверный простой народ распускает ужасные нелепости об этой шайке. Надобно вам знать, что за несколько лет явился какой-то шалун, по прозванию Гаркуша. Собрал небольшую шайку, ходил с нею открыто, проповедывал какие-то странные идеи. Его очень скоро схватили и упрятали в Сибирь. Теперь действующая у нас шайка распускает слухи, что будто этот самый Гаркуша вырвался из Сибири и атаманствует над ними. <…> Надобно правду сказать, не слышно, чтобы эти разбойники кого убивали, тиранили или зажигали где; они только грабят, а у иного оставят что-нибудь для прожития»[198].
И вот появляется сам Гаркуша. Первоначально он именуется как Всадник. Позднее будет фигурировать и под другими обозначениями: Гость, Неизвестный, Пан и т. п. Но Квитка позаботился о том, чтобы наделить всех этих «персонажей» приметой, помогающей читателю опознавать их как одно лицо. Такой приметой было вкрапление в их речь латинских изречений. Это был продуманный ход, которому писатель придавал немалое значение. Не случайно он спрашивал Плетнева: «Какова латынь в статье?» – и заверял его, что «и это все, т. е. страсть Гаркуши украшать речь свою латынью, и это все истинно».
Узнав, что собеседники считают Гаркушу «душегубцем», «колдуном», «извергом», но ни одну из его жертв не могут назвать по имени, Всадник говорит им: «Слушайте, Гаркуша никого не убил и не погубит никого ни за какие блага в мире. Он и не грабит благо нажитого. Одним словом, Гаркуша ни одному человеку безвинно не причинил даже испуга, не только зла. Вся цель Гаркуши исправить людей и истребить злоупотребления. <…> Известно ли вам, что Гаркуша обучался в Киевской академии? И как он учился! Гаркуша в классе философии был из отличных, об этом можно удостовериться из списков академических. На диспутах он побеждал своих противников. И с такими сведениями, познаниями, понятиями как можно, чтобы он вдался в разбойничество, душегубство и еще более подлый грабеж для своей пользы? Не унижайте человека с такою душою. <…> Будучи одарен чистым, здравым рассудком, видя вещи, как они есть, сострадая угнетенным, не видя благородного употребления даров, случайно людьми полученных, он негодовал, скорбел и, почувствовав в себе призвание пресечь зло, искоренить злоупотребления, дать способы добродетельному действовать по чувствам своим, а у сильного отнять возможность угнетать слабого, он принялся действовать, по молодости и неопытности, без обдуманного плана. Его не поняли, схватили, судили и сослали было на житье в Сибирь»[199]. Услышав такую характеристику, собеседники Всадника высказывают предположение, что он сам из сторонников Гаркуши, на что получают «хладнокровный» ответ: «Нет, я не из числа их, а я сам Гаркуша»[200].
В другом эпизоде Гаркуша, фигурирующий на этот раз как Гость, но также начинающий свой монолог латинскими изречениями, возражает своим собеседникам, распинающимся о жестокостях и тиранствах пресловутого разбойника: «Что же, если я вам скажу, что это все на Гаркушу клевета? Если я знаю достоверно, что он не пролил ни одной капли крови, а тем более не убил никого? Знаю из самых достоверных источников… и слышал от испытавших то людей, что он не только не имеет в виду корысти, но помогает бедным, поправляет состояние разорившихся от несчастных случаев…»
Вот отрывок из еще одного разговора, в ходе которого герой повести объясняет и оправдывает свои действия. «Гаркуша человек с душою и сердцем, каким желательно было бы, чтобы многие одарены были. Людей любит горячо, как следует братий. В каждом человеке, не разбирая звания, состояния,
