Хощу бо, рече, копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, Русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону».
Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и по?ха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше, нощь стонущи ему грозою птичь убуди[65].
Дивъ, кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаем?, Влъз?, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и теб?, Тьмутораканьскый блъванъ. А Половци неготовами дорогами поб?гоша къ Дону Великому. Крычать т?л?гы полунощы, рци, лебеди роспущени.
Игорь къ Дону вой ведетъ[66].
Влъци грозу въсрожатъ по яругамъ, орли клектомъ на кости зв?ри зовутъ, лисици брешутъ на чръленыя щиты.
О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!
Длъго ночь мрькнетъ. Заря св?тъ запала, мъгла поля покрыла, щекотъ славии успе, говоръ галичь убудися. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себ? чти, а князю – славы.
Съ зарания въ пятъкъ потопташа поганыя плъкы Половецкыя и, рассушясь стр?лами по полю, помчаша красныя д?вкы Половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты[67]; япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ м?стомъ, и всякыми узорочьи Полов?цкыми. Чрьленъ стягъ, б?ла хорюговь, чрьлена чолка, сребрено стружие – храброму Святъславличю!
Дремлетъ въ пол? Ольгово хороброе гн?здо. Далече залет?ло! Не было онъ обид? порождено ни соколу, ни кречету, ни теб?, чръныи воронъ, поганый Половчине! Гзакъ б?житъ с?рымъ влъкомъ, Кончакъ ему сл?дъ править къ Дону Великому.
Другаго дни велми рано кровавыя зори св?тъ пов?даютъ, чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млнънии. Быти грому великому, итти дождю стр?лами съ Дону Великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы Половецкыя, на р?ц? на Каял?, у Дону Великаго.
О Руская земл?! Уже за шеломянемъ еси!
Се в?три, Стрибожи внуци, в?ютъ съ моря стр?лами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, р?кы мутно текуть, пороси поля прикрываютъ, стязи глаголютъ: Половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ вс?хъ странъ Рускыя плъкы оступиша. Д?ти б?сови кликомъ поля прегородиша, а храбрии Русици преградиша чрълеными щиты.
Яръ Туре Всеволод?! Стоиши на борони, прыщеши на вой стр?лами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо, Туръ, поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посв?чивая, – тамо лежать поганыя головы Половецкыя. Поскепаны саблями калеными шеломы Оварьскыя отъ тебе, Яръ Туре Всеволоде![68] Съ зараниа до вечера, съ вечера до св?та летять стр?лы каленыя, гримлютъ сабли о шеломы, трещать копиа харалужныя въ пол? незнаем? среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты, костьми была пос?яна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Рускои земли!
Что ми шумить, что ми звенить далече рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ: жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другыи, третьяго дни къ полудню падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брез? быстрой Каялы; ту кроваваго вина не доста, ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось. Темно бо б? въ 3 день: два солнца пом?ркоста, оба багряная стлъпа погасоста, и въ мор? погрузиста, и съ нима молодая м?сяца, Олегъ и Святъславъ, тьмою ся поволокоста[69]. На р?цъ на Каял? тьма св?тъ покрыла: по Рускои земли прострошася Половци, аки пардуже гн?здо[70]. Се бо Готския красныя д?вы въсп?ша на брез? синему морю, звоня Рускымъ златомъ, поютъ время Бусово, лел?ютъ месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселия».
Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажь-Божа внука, вступила д?вою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на син?мъ море у Дону, плещучи, убуди жирня времена.
О, далече заиде соколъ, птиць бья, – къ морю. А Игорева храбраго плъку не кр?сити[71]. Жены Руския въсплакашась, аркучи: Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати!» А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлился по Рускои земли, печаль жирна тече средь земли Рускыи. А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, поб?дами нарищуще на Рускую землю, емлях? дань по б?л? отъ двора[72].
Святъславь грозный великый Киевскый[73] наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути р?ки и озеры, иссуши потоки и болота. А поганаго Кобяка изъ луку моря, отъ жел?зныхъ великихъ плъковъ Половецкихъ, яко вихръ, выторже, и падеся Кобякъ въ град? Киев?, въ гридниц? Святъславли. Ту Н?мци и Венедици, ту Греци и Морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во дн? Каялы, р?кы Половецкия, Рускаго злата, насыпаша. Ту Игорь князь выс?д? изъ с?дла злата, а въ с?дло кощиево. Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче.
А Святъславъ мутенъ сонъ вид? въ Киев? на горахъ. «Си ночь съ вечера од?вахуть мя, – рече, – чръною паполомою на кроваты тисов?;
