Я навалился на весла, Налуна правила, а Конрад лежал на дне лодки и жестоко страдал. От города плыла целая флотилия лодок, и когда нас озарило светом луны, над водой грянул вопль такой неистовой ярости, что у меня внутри все похолодело. Мы держали к противоположному берегу и сильно опережали преследователей, но на пути был остров, который пришлось огибать, и едва мы оставили его за кормой, из какой-то бухточки выскочила большая лодка с шестью воинами. На носу стоял Горат со своим проклятым луком.
Запасных патронов не было, и я изо всех сил налег на весла, а Конрад, чье лицо отдавало зеленью, поднял щит и поставил его на корме, чтобы заградить нас от стрел Гората, из пределов досягаемости которых нам все не удавалось выйти, так что в итоге стрелы утыкали щит столь плотно, что тот чертовски смахивал на дикобраза. Бойня, которую я учинил возле гонга, иных бы утихомирила, но эти мерзавцы мчались за нами, словно гончие за зайцем.
Отрыв у нас был приличный, но пятеро гребцов Гората гнали свою лодку, точно скаковую лошадь, и когда мы финишировали, отставала она разве что на полдюжины корпусов. На берегу стало ясно, что выбор невелик: либо принять бой и погибнуть на месте, либо дать деру, чтобы нас перестреляли, как кроликов. Я скомандовал Налуне бежать, но она лишь рассмеялась и вынула кинжал – не плясунья, а бой-девка!
Горат и его шайка были всё ближе к берегу, нарастал шум от их криков и плеска весел, а потом они хлынули из лодки оравой кровавых пиратов, и началась схватка! В первый момент Горату повезло: из-за моего промаха пуля сразила не того. Курок щелкнул по пустой гильзе, я отбросил «уэбли» и только успел подхватить топор, как неприятель сошелся с нами. Ей-богу, у меня и сейчас бурлит кровь при мысли о смертельной ярости того боя! Мы стояли по колено в воде и встречали их лицом к лицу, грудь в грудь!
Конрад поднял из воды булыжник и разбил одному голову, а на другого пантерой бросилась Налуна, рухнула с ним наземь, и замелькали руки, засверкала сталь, – я видел это краем глаза, когда пытался разрубить Гората. Меч чуть не оборвал мою жизнь, но я отбил его топором, после чего мне помог адски коварный камень озерного дна: мой противник поскользнулся и ушел в воду.
Еще один сделал выпад копьем, но споткнулся о тело своего дружка, убитого Конрадом, потерял шлем, а равновесие восстановить не успел: я раскроил ему череп. Тут вынырнул Горат – он двинулся на меня, и последний воин нанес бы мне своим двуручным мечом смертельный удар, но вмешался Конрад. Мой товарищ поднял с земли копье и ловким движением проткнул шумера сзади.
Горат метил мне в сердце, но я вывернулся, и лезвие скребнуло по ребрам. Чтобы спасти себе жизнь, он подставил под мой удар руку, и та сломалась с хрустом гнилой ветки. Воин не сдался – никто из них не сдавался, даже револьвер им был не закон. Горат прыгнул, как буйный от крови тигр, и обрушил на меня меч. Я вновь отдернулся и уберег себя от полной мощи удара, но совсем выскочить из-под клинка не удалось: с меня частично содрало скальп, так что в трехдюймовом разрезе обнажилась кость. Не верите – вот шрам. Кровь ослепила меня, я бил в ответ как раненый лев – наугад, свирепо – и попал лишь по чистой случайности. Топор скрежетнул о металл и кость, рукоять раскололась прямо в ладони, но Горат был мертв и лежал у моих ног в гадком месиве крови и мозгов.
Я утер лицо и взглянул на своих спутников. Конрад помогал Налуне встать, и мне показалось, что плясунья с трудом держится на ногах. По груди ее растеклась кровь – но в крови был и кинжал в руке девушки, и сама рука вплоть до запястья. Боже! Как вспомнишь тот миг – делается дурно. Возле нас громоздились трупы, красный цвет воды ужасал. Налуна указала на лодки жителей Эриду, что находились посреди озера – не так уж близко, но вот-вот должны были подоспеть. Она побежала прочь от берега, мы за ней. Скальп на мне едва держался, из раны текло и текло, но силы еще не иссякли. Я смахнул кровь, чтобы очистить взгляд, и заметил, что Налуна спотыкается, но когда хотел приобнять и поддержать девушку, она меня оттолкнула.
Ее целью были утесы, и мы уже задыхались, когда их достигли. Налуна, которая со всхлипами хватала воздух, прижалась к Конраду и указала нетвердой рукой вверх. Я ее понял. Там висела веревочная лестница. Я подсадил Налуну, следом отправил Конрада, а сам взбирался последним и поднимал нижний конец лестницы. Когда лодки добрались до берега, мы одолели почти полпути, так что воины ринулись к нам и принялись выпускать стрелы на бегу. Нас укрывала скальная тень, что осложняло стрельбу, и большинство стрел не долетали или же тыкались в камень и ломались. Одна впилась мне в левое плечо – я вырвал ее и не стал прерывать подъем, чтобы поздравить стрелка с попаданием.
Стоило нам влезть наверх, я втащил лестницу и сорвал ее, а когда повернулся, Налуна качнулась и повисла у Конрада на руках. Мы осторожно уложили девушку среди трав, но даже слепцу бы стало ясно, что она уже при смерти. Я вытер кровь с ее груди и обомлел. Только великая любовь даст женщине силы бежать и карабкаться по скалам с той раной, что была у Налуны под сердцем.
Конрад баюкал ее голову на коленях, пытался найти нужные слова, но девушка обняла его за шею слабыми руками и привлекла к себе.
– Не плачь по мне, любовь моя, – произнесла она слабым шепотом. – Ты был моим прежде и будешь моим вновь. До того, как на Старой реке возник Шумер, мы жили в обмазанных глиной хижинах, пасли стада и были неразлучны. Перед тем, как пришли варвары с востока, мы жили во дворцах старого Эриду и любили друг друга. И здесь, на этом озере, мы в давние времена жили и любили – ты и я. Поэтому не плачь, любовь моя, – что значит одна краткая жизнь, когда у нас так много их позади, а впереди еще больше? И в каждой из них ты – мой, а я – твоя. А сейчас тебе пора. Слышишь? Внизу требуют твоей крови. Но лестницы не стало, и теперь подняться наверх можно только в одном месте – там, где тебя вели в долину. Торопись! Они поплывут обратно через озеро, заберутся на скалы и продолжат погоню, но ты ускользнешь от них, если поспешишь. А когда ты услышишь Голос Энлиля, помни, что и в жизни, и в смерти любовь Налуны сильнее любого бога. Лишь об одном прошу тебя, – прошептала она и опустила тяжелые, как у сонного ребенка, веки. – Прошу, господин, пока меня не поглотили тени, прижмись своими губами к моим. Потом оставь меня и уходи, о любовь моя, и не плачь по мне – что… для… нас…
