И с этими словами она взяла его за руку. Пальцы их мигом сплелись так же жарко, как сплетались на чердаке.
Гроза с восторгом отдался тому блаженству, которое охватило его и о котором он так долго и так отчаянно мечтал.
– Завтра будет очень тяжелый день, – проговорила Лиза тихо. – Никто не знает, чем он закончится… Возможно, дойдет до… До того, что тебе придется участвовать в бою.
Голос ее дрогнул.
– Ты боишься? – понял Гроза. – Но я уверен, что смогу любого стрелка заставить промахнуться. Не до меткой стрельбы, когда в тебя огонь летит.
– Возможно, это будет бой не с солдатами или чекистами.
Пальцы Лизы задрожали, Гроза сжал их чуть сильнее и проговорил:
– Ты имеешь в виду, что нам придется сражаться с такими же, как мы? С другими оккультистами?
– Да, только они могут оказаться куда сильнее, чем мы. Тебе трудно даже представить, что человека можно убить мгновенным излучением своей духовной силы, убить с помощью гипноза или телепатии, ты к этому не готов. А они готовы! У них уже есть опыт уничтожения людей! И они не остановятся ни перед чем, чтобы победить. Ты знаешь, что у меня нет способностей к внушению, то есть я могу рассчитывать только на защиту другого человека. На твою защиту! Ты ведь защитишь меня, если что-то случится? – с мольбой воскликнула Лиза, поднимая к Грозе бледное, какое-то особенно бледное в вечерней темноте, призрачно-белое лицо.
Грозе до смерти захотелось поцеловать ее, но он не осмелился и только сказал глухим от волнения голосом:
– Ты же знаешь, что я жизнь за тебя отдам.
У него даже мурашки по спине прошли от искренности этих слов. Он сам не понимал, как они вообще вырвались – прямо из сердца! – как он смог ответить Лизе настолько откровенно. Это ведь было почти объяснение в любви!
А впрочем, что в этом такого? Он ведь услышал тогда, на чердаке, ее признание!
Гроза думал, Лиза смутится, однако она спросила с отчаянной надеждой:
– А за Россию? Ты сможешь защитить ее? Отдать ей все силы? Даже жизнь? Зачем ты учился все это время, как ты думаешь? Для чего?
Гроза все смотрел, смотрел в ее лицо, мысленно отмечая линию напряженно сошедшихся бровей, трепет ресниц над опущенными глазами (почему-то Лиза по-прежнему отводила их, словно по привычке опасалась встретиться с ним взглядом), дрожь родинки в углу дрожащих губ – и впервые в жизни размышлял о том, ради чего в самом-то деле он учится у Трапезникова. Конечно, само совершенствование своих способностей и овладение другими навыками были для него очень важной целью. Но он никогда не задумывался, к чему все-таки приложит в конце концов свои силы.
К достижению особого могущества? А могущество нужно зачем? Чтобы стать богатым? Добиться власти?
Гроза не знал.
Сколько себя помнил, он жил как живется, принимал свой дар как некую почти обыденную данность, подчиняясь власти обстоятельств и используя свой талант по воле этих обстоятельств. В его понимании грозовой разряд, который убил его мать и пробудил дремлющие в нем силы, был столь же неожиданным и судьбоносным, как встреча с Трапезниковым. Молния пробудила к жизни его дар. Трапезников научил управлять им.
Но ради чего?! В чем состоит та священная жертва, к которой потребует его бог-громовник?..
Неведомо, до чего додумался бы Гроза, если бы Лиза вдруг не шагнула вперед и не прижалась к нему. Ее тонкие руки обняли его, и показалось, будто его обвили стебли каких-то ароматных цветов. Он отчетливо ощутил запах этих цветов – почему-то очень тревожный, тяжелый, даже опасный… И еще ему почудился запах свинца.
Он обнял Лизу, уткнулся в ее гладко причесанную голову, закрыл глаза, чувствуя себя таким счастливым, как никогда в жизни.
Однако внезапно тревога стиснула ему сердце. Лиза дрожала всем телом, однако это не была дрожь того любовного волнения, которая сотрясала его самого.
«Она дрожит от страха!» – вдруг понял Гроза. И еще понял, почему Лиза прятала от него глаза. Не хотела, чтобы он догадался об этом страхе!
Да, она и в самом деле не могла сдержать ужас. Волны этого ужаса исходили от нее и накрывали Грозу с головой!
Он прижал Лизу как мог крепко, чтобы успокоить ее и успокоиться самому, однако вдруг обнаружил, что они находятся не в темном сонном саду, а в летнем тире, освещенном солнцем.
В воздухе витал особый, душноватый, отдающий свинцом запах пороха. На особых стойках были расставлены ружья, а над ними висели пистолеты. На прилавке стояла подставка для стрельбы с упора. А напротив можно было разглядеть многочисленные мишени: зайцев-барабанщиков, балерин в пышных юбочках из папиросной бумаги, рыболовов с удочками, а также множество бутылок, которые двигались на бесконечной ленте.
Около прилавка стояла Лиза. Да-да, Лиза, которую Гроза – он знал это совершенно точно! – в эту минуту держал в объятиях. Он догадался, что это объятие помогло ему проникнуть в ее мысли, минуя те запреты, которые выставил на пути его чрезмерного любопытства Трапезников.
В руке у Лизы был небольшой самозарядный пистолет. Гроза неважно разбирался в оружии и не знал, какова его марка, однако это был именно пистолет, а не револьвер с вращающимся барабаном. Спокойно, словно бы небрежно, чуть прищурившись, Лиза выпускала пулю за пулей, и каждый раз попадала в цель. Зайцы-барабанщики начинали отбивать дробь, балерины смешно дергали ножками, рыболовы вскидывали удочки с прицепленными к ним
