Андреянов украл Женю. Именно благодаря этому сну Ольге удалось так скоро найти свою ненаглядную девочку. Благодаря наставлениям этой женщины! И теперь она должна была поступить точно так же – послушаться ее совета. Впрочем, нет, это был не совет, не просьба – это был приказ, непререкаемый приказ. Ольга знала: она должна выполнить его, потому что от этого зависела ее судьба, а главное, судьба Жени.
Наверное, спала она совсем недолго, потому что внизу еще не угомонились хозяева: слышно было, как Ася рассказывает мужу о своих учениках, восхищается каким-то шестидесятилетним стариком, который притворился, будто ему еще пятьдесят (в школы ликбеза принимали только до этого возраста), да так старательно взялся за учебу, что обошел всю молодежь! Васильев молчал – впрочем, он и прежде слушал излияния восторженной Аси без слов, как будто постоянно думал о чем-то своем. Ольге и раньше так казалось, когда она наблюдала за этой семейной парой со стороны, а сейчас ей вдруг почудилось, что она стоит между ними, но видит ее на этом месте только Василий Васильевич, а для Аси она по-прежнему то находится в детской и возится с Женечкой, то изредка цапается с Симочкой, то помогает самой Асе… Для нее Ольга, как и прежде, всего лишь нянька, нянька Жени – ну и отчасти самой Аси, потому что именно Ольга заботится о том, чтобы платья хозяйки всегда были выстираны и выглажены, петли на чулках подняты (учителям запрещалось приходить в школу с голыми ногами, только в чулках, а они же рвутся безбожно, денег на покупку новых не напасешься… На счастье, Ольга научилась замечательно штопать чулки нитяные, а на фильдекосовых и фильдеперсовых поднимать петли самым обыкновенным вязальным крючком, только очень тоненьким), варит яйца в легонький «мешочек», а не как Симочка, которая признавала только переваренные в несъедобную крутизну, печет необыкновенно вкусное печенье, каждое утро бегает в молочную кухню за едой для Жени, следит, чтобы обложки на Асиных учебниках были подклеены, а проверенные тетрадки не перепутаны с непроверенными… А еще Ольга как-то так стирает носки Василия Васильевича, что неприятный запах из них уходит надолго, и воротнички его рубашек под ее присмотром никогда не засаливаются… И Ася не замечала, как смотрит ее муж на Ольгу – украдкой, конечно, и от обеих женщин, и даже от себя самого, – не слышала, как старается он пореже говорить с Ольгой, потому что голос его предательски вздрагивает, не догадывалась, почему он так подолгу меряет шагами небольшой садик, вместо того чтобы идти спать… Шагает, шагает, порою забывая об осторожности и жадно вглядываясь в оконный проем во втором этаже, надеясь, что там мелькнет гибкий силуэт…
Ольга вздохнула. Она знала: если исполнит то, что приказала приснившаяся женщина, это разрушит жизнь семьи Васильевых… Заботясь о собственной безопасности, она причинит непоправимый вред тем, кто принял ее как родную и кого она полюбила как родных… Но сейчас собственная безопасность, а значит, безопасность Жени были для нее превыше всего. Если не остановить Андреянова, он не утихомирится до тех пор, пока не добьется ее изгнания из этого дома. Ладно, пусть бы он рассказал только об их отношениях… Но он способен на самую грязную клевету! Ася доверчива, как дитя, ее легко можно убедить не только в самом хорошем, но и самом плохом. И, при всей своей мягкости, она может быть тверда, как камень. Добьется у мужа, чтобы выгнал Ольгу вон, и тот выгонит! И ее больше не подпустят к Жене…
При одной мысли об этом сердце Ольги скручивалось в болезненный, пульсирующий, причиняющий невероятные страдания ком. И снова, снова возникало перед глазами строгое и прекрасное лицо темноволосой женщины, ее непреклонный взгляд встречался со взглядом Ольги, ее негромкий властный голос повторял: «Ты должна опередить Андреянова! Ты должна охранять мою дочь! Ты должна спасти себя!»
Ольга прислушалась, привстала в постели; потом подошла к окну, осторожно отодвинула край занавески. Должно быть, она долгое время пролежала в бессонных раздумьях: луна ушла за облака, в саду воцарилась глухая тьма, а дом затих.
Хозяева уснули. Ольга холодно представила себе Василия Васильевича, лежащего рядом с Асей. Кого обнимал он перед тем, как уснуть? Свою милую, нежную, добрую жену или воображаемую Ольгу? А может быть, просто-напросто отвернулся от Аси и уснул, томимый желанием – столь же неодолимым, неутоленным и преступным, как желание Андреянова? Ненавистного Андреянова…
Ольга торопливо пригладила волосы, набросила платье. Если бы она могла видеть сейчас свое лицо, то, наверное, не узнала бы себя: глаза мрачно темнели, черты заострились, рот свело судорогой злобной усмешки. Она предвкушала не только обеспечение собственной – а главное, Жениной! – безопасности. Она предвкушала сладость мести человеку, который причинил ей такие духовные и физические мучения, который затмил ее жизнь мрачной тучей страха.
Женя дышала тихо-тихо. Филька открыл один глаз и сразу снова закрыл. Похоже было, что он ободряюще подмигнул Ольге.
Она усмехнулась и вышла из детской. Спускалась она очень осторожно, стараясь не наступать на скрипучие ступеньки, которые успела узнать наперечет.
Внизу Ольга прокралась в кабинет хозяина, ощупью завесила окна, опасаясь случайного соседского любопытства, потом нашарила маленькую настольную лампочку и включила ее.
На краю письменного стола лежали тетрадки, принесенные Асей из школы: обычно она проверяла домашние задания в кабинете мужа, устроившись на краешке его большого стола. Ольга быстро перелистала тетрадки, из серединки одной вырвала двойной листок, села за стол и обмакнула ручку в чернильницу.
Вот так же сидела она во сне и быстро писала под диктовку темноволосой женщины… Она помнила все, что надо было написать, почти слово в слово! Хорошая память, которой Ольга всегда славилась и которая помогала ей учиться на «отлично» в школе, а потом быстро запоминать остановки на всех многочисленных трамвайных маршрутах, на которых ей приходилось работать, пригодилась.
Наконец письмо было написано. Ольга сложила листки вчетверо, написала адрес:
