отдела, как, например, Кажинский (он со своими разработками радиоуправляемого оружия был слишком ценен, чтобы его уничтожить!)… Судьба большинства действующих сотрудников была тоже предрешена. Эйхманс – само собой, ведущий сотрудник его службы и изобретатель многих шифров Крамфус, заведующий лабораторией экспертизы Гоппиус, лаборантка и бывшая белоэмигрантка Шишелова и многие прочие будут взяты со дня на день и практически незамедлительно поставлены к стенке.
Николаев-Журид прекрасно понимал: какую бы высокую интеллектуальную ценность ни представляли собой эти люди, они были всего лишь людьми, а значит, страдали обычными человеческими слабостями: тщеславием, жаждой власти, завистью, жадностью, в конце концов. Они могли однажды счесть, что их недооценивают, что их знания заслуживают лучшего применения и вознаграждения, они могли возжаждать перемены ролей и власти над теми, кто руководил их работой и диктовал условия, цели и задачи этой работы… Да они могли вообще счесть эти цели и задачи ошибочными!
Периодические партийные «чистки» и вообще регулярное уничтожение тех, кто знал слишком много, а потому мог повернуть эти знания против власти, Николаев-Журид считал закономерным и необходимым. Вполне возможно, что однажды и его «вычистят» не только из партии, но и из жизни. Спастись от этого можно только одним способом: беспрекословным следованием руководящей линии партии и готовностью исполнять все приказы, исходящие сверху. Николаев-Журид, так же, как и Шапиро, являлся преданным кадром нового наркома НКВД Ежова и вполне доверял выбранному им курсу. Массовое перетряхивание сверху донизу всего 9-го отдела было необходимо, однако работу его прекращать никто не собирался. И следовало думать не только о настоящем, но и о будущем.
Беседуя с Ромашовым, который был с начальником оперативного отдела вполне откровенен, всецело сдал ему Бокия и открыл все его замыслы относительно поиска детей Грозы, Николаев-Журид поинтересовался, откуда вообще брались сотрудники отдела в те времена, когда и самого отдела-то еще практически не было.
Ромашов рассказал, что Артемьев привлекал некоторых криптографов, которые служили в Третьем отделении императорской полиции и остались живы после революции. Вспомнил он также, как Артемьев и его немногочисленные помощники буквально по улицам разыскивали людей, обладающих мало- мальскими оккультными способностями.
В Москве всегда было много всевозможных знахарей, шаманов, чревовещателей, гадателей по рукам, фокусников, медиумов, гипнотизеров и спиритуалов. О них всегда ходили таинственные слухи – вот по этим слухам их и выискивали.
Большинство из этих людей были, конечно, в самом деле шарлатанами, однако встречались и весьма ценные личности, которых брали на работу в отдел, но сначала их проверяли Артемьев и Барченко, для чего у него существовала особая лаборатория под названием «черная комната».
Однажды привели некоего Константина Варламова – одноглазого и лысого, как бильярдный шар, босого пророка в рясе из мешковины, который носил при себе гладкий камешек с дыркой, называемый «куриный бог», глядел в нее, взяв человека за руку, и предсказывал ему будущее. Конечно, пророчества на десять или двадцать лет вперед проверить было никак невозможно, однако то, что он предсказывал на ближайшие дни, сбывалось удивительно точно. Например, Артемьеву он сообщил, что через два дня его дочь пойдет раздетая по улице. Артемьев, который знал, в каком виде Марианна декламирует стихи в «Кафе поэтов», помрачнел, ибо ничуть не сомневался, что она вполне может продефилировать по улицам в голом виде. Он встретился с Марианной и пригрозил, что если она позволит себе очередную непристойную пакость, то он, ее отец, застрелит ее, и ему плевать, что с ним после этого будет. Марианна струхнула не на шутку и поклялась вести себя прилично. А это происходило в январскую стужу 1920 года. И вот среди бела дня какие-то удалые беспризорники сорвали с нее шубу, угрожая ножом, а заодно велели снять роскошное шелковое платье, так что Марианна и впрямь какое-то время бежала по улицам в одной сорочке, практически раздетая, заливаясь слезами от мороза и страха: что с ней сделает отец?!
Артемьев не стал ее винить, а Варламов сделался одним из первых сотрудников создаваемого на ходу Спецотдела.
В те далекие годы близ 45-й Тверской-Ямской находился пустырь, называемый Рыковка. Прозвали его так потому, что на нем собирались своры одичавших, оголодавших собак, которые нападали на прохожих. Даже если по пустырю шло несколько человек, собаки злобно огрызались, а порою, когда зимний холод и голод заставляли их и вовсе свирепеть, могли и вцепиться в одного из тех, кто шел с краю. Однако на краю пустыря в покосившейся халабуде жил человек лет сорока по прозвищу Пиратка. Почему его так называли, никто не знал, – возможно, потому, что это была очень распространенная собачья кличка, а этот Пиратка был истинным властелином собачьего мира. Не то что бы он подкармливал псов – частенько ему и самому есть было нечего, – однако стоило ему появиться и глянуть сердито да что-то неразборчиво прошептать, как псы не просто разбегались – это было бы еще полдела! – а смиренно ложились и даже клубком сворачивались. Поглядеть на такие чудеса, впрочем, удавалось только случайно, потому что досужей публики Пиратка на дух не переносил и мог не только отказаться провожать таких праздных зрителей через овраг, но и, наоборот, мог натравить собак! Артемьев его долго уламывал встретиться с Дуровым и улестил только тем, что посулил подкармливать собачью свору. Барченко признал у Пиратки большой талант внушения на расстоянии, однако в Спецотдел его заманить не удалось. Пиратка так у Дурова и прижился. И долго работал с ним, пока не помер.
Как-то по улицам принялся шляться предсказатель конца света, который сообщал, что видит высунувшуюся из облаков руку со стиснутый кулаком, которым рука сначала всем грозит, а потом разворачивает пергамент с надписью: «Россию скоро ждет небывалый вселенский мор!» Ромашов рассказал об этом Артемьеву. Лиза, которая при этом присутствовала, ужасно возмутилась и сообщила, что в библиотеке ее покойного отца имелась книга про Савонаролу[64], и там был описан совершенно такой же случай, приключившийся с этим неистовым флорентийцем. Правда, надпись на свитке гласила, что небывалый вселенский мор ждет не Россию, а Италию. Артемьев сначала расхохотался, а потом сказал, что хочет
