нечто вполне естественное и жизненно необходимое, но кто еще поймет ее?!
– Что, онемела? – с победительной интонацией ухмыльнулась Симочка. – Так что сама выбирай: или так и будешь молчать, или полетишь отсюда со свистом… Вместе с Женькой своей.
Ольге очень хотелось крикнуть, что Васильевы не поверят, что не откажутся от Жени… но она не сказала ни слова. Кто знает?.. Если они поверят Симочке, если будут убеждены, что нагло обмануты, что настоящая мать Жени жива, – кто знает, как они поступят?!
Когда Василий Васильевич ходил с ней в отделение милиции, чтобы ее прописали, он даже внимания не обратил, что у Ольги вместо московской прописки была только справка из общежития. Из общежития, а не из какой-то там московской квартиры, где она якобы служила нянькой! Ему даже в голову не пришло что-то проверять. Васильевы безоговорочно доверяли Ольге…
Куда она денется, если ее выставят? На работу с маленьким ребенком не устроишься. Вернуться к Фаине Ивановне, согласиться спать с Андреяновым, а потом, может быть, и с другими мужчинами? Но еще неизвестно, захотят ли принять ее обратно! А самое главное – кем в доме Чиляевой может вырасти Женя?! Кроме того, Ольга не сомневалась, что, рано или поздно, темные делишки Фаины Ивановны выйдут наружу, ее притон накроет милиция, а все, кто окажется в доме, будут сочтены сообщниками. Как бы не угодить в тюрьму! Женя тогда попадет в детский дом…
От одной мысли об этом Ольга едва не разрыдалась! И в эту минуту полного отчаяния и растерянности она вдруг услышала Женин требовательный крик, раздавшийся наверху. И сонный голос Аси:
– Оля! Ты вернулась?
Они проснулись! Мерзкое питье не повредило им!
Ольга бросилась к лестнице, однако ее остановил вкрадчивый голосок Симочки:
– Ну так как же? Донесешь на меня?
– На первый раз промолчу, – буркнула Ольга, не оборачиваясь.
– Ну и я промолчу, – с явным облегчением ответила Симочка и пошла на кухню, вновь заведя пронзительно:
А Ольга помчалась наверх, перемахивая через ступеньки, чувствуя себя предательницей и давая себе слово впредь следить, внимательно следить за Симочкой, а еще – пробраться на кухню и выбросить весь запас мака, чтобы у пакостной кухарки впредь не возникло искушения им воспользоваться. И нельзя больше никуда уходить, нельзя оставлять Женю без своего присмотра! Самой же спокойней будет!
Она и не подозревала, что ценой молчания купила себе спокойствие совсем ненадолго – всего лишь до нынешнего вечера.
Всем в отделе было известно, что Николаев-Журид во время партийной чистки 1921 года был исключен из РКП(б) как «интеллигент и чуждый элемент». Правда, в январе 1935-го, после убийства Кирова, когда в Ленинграде сменили все чекистское руководство, Николаев-Журид был восстановлен в партии и переведен из Ростова-на-Дону заместителем начальника УНКВД Ленинградской области. В конце ноября 1936 года новый нарком госбезопасности Ежов, сменивший Ягоду, поставил Николаева-Журида начальником оперативного (2-го) отдела ГУГБ НКВД. Он явно наслаждался и должностью, и работой, поэтому взял за правило вести подробный разбор каждой проведенной операции – особенно если она заканчивалась таким безусловным успехом, как эта.
Среди собравшихся Ромашов, кроме агентов, с которыми он был вместе на Малой Лубянке и с лиц которых уже исчезли следы последнего «огня» Грозы, обнаружил и посторонних: во-первых, Бокия, а во-вторых, Исаака Ильича Шапиро, совсем недавно назначенного заместителем начальника Секретариата НКВД СССР. Впрочем, к частой смене лиц в начальственных кабинетах все давно привыкли, и Ромашов, взглянув в бледное, пожелтевшее, изможденное лицо Бокия, вдруг подумал, что Глеб Иванович – единственный, пожалуй, кто столь долго сидит в своем кресле…
«Интересно, знает ли он, что я ночью был в морге на опознании?» – подумал Ромашов и только сейчас спохватился, что он до сих пор не доложил об этом Бокию, хотя Тибетец вправе был ожидать от своего агента Нойда немедленного сообщения по каналу конспиративной связи, который был между ними установлен. О таком событии следовало докладывать немедленно! А он-то…
Не успел? Забыл? Не захотел?
Верно и то, и другое, и третье.
«И он, конечно, ждет от меня результатов по этим пропавшим детям Грозы, – не без раздражения подумал Ромашов, – а я два дня был занят докладными записками по этому делу на Малой Лубянке…»
Бокий, доселе черкавший что-то в своем блокноте, внезапно вскинул голову и встревоженно, недоумевающе уставился на Ромашова.
Тот поспешно отвел глаза, но наткнулся на взгляд Николаева-Журида. Начальник отдела тоже смотрел на него со странным выражением.
– Вы что-то сказали? – спросил он осторожно.
– Никак нет, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, – привскочил Ромашов со своего места.
– Да садитесь, – махнул рукой Николаев-Журид. – Странно. Я отчетливо слышал, как вы говорили о каких-то пропавших детях.
Ромашов только и мог что покачал головой и рухнул на стул.
