платок, вытер рот, убрал, кивнул:
– Благодарю за угощение. Майор, а это тебя Медведем кличут?
– Меня не кличут. Я не собака. За глаза, и правда, Медведем называют. Ребята ещё прошлым летом окрестили. Так и прижилось.
– А это не про тебя в «Красной Звезде»? – Капитан достал из нагрудного кармана сложенный многократно вырез газетного листка.
Вырезки были не из одной газеты. И не только про меня. Но, несколько статей точно про мой полк. Вот она – слава! Кто из живущих не хочет хвалебной заметки о себе в центральной прессе? И я хотел. А теперь читал про себя, как про героев-панфиловцев, но кроме любопытства – ничего не ощущал. А когда дочитал – наступило разочарование. Нет, не статьями военкора – он всё сделал верно. Преувеличил, конечно, безбожно, но – так надо. Разочарование наступило от опустошённости. Ещё одна тайная мечта сбылась, а на душе – пусто. Нет удовлетворения.
– Да, капитан, это про меня.
– Что-то ты не рад.
– Верно ты подметил. Знаешь, наверное, каждый мечтает, может быть тайно, увидеть очерк о себе в московских газетах. И я где-то в глубине души хотел этого. И вот я увидел. И знаешь что?
– Не знаю. Что?
– Ничего. Пусто. Нет удовлетворения от сбывшейся мечты. Значит, пустая была мечта. Напрасная.
– Просто ты изменился. Повзрослел. Вот и стала мечта пустой. Другое для тебя стало важным.
Это сказала моя докторша, которая уже несколько дней вела себя как тень отца Гамлета, старалась быть незаметной. Я с удивлением повернулся к ней. Потом улыбнулся и манерно поклонился, правда, одной головой:
– Благодарю. Твоя наблюдательность многое объяснила, красавица. То же и с наградами. Как я хотел орден! Чтоб как у деда! А как дали – он мне в напряг. Не потерять бы – драгмет всё-таки! А потом ещё и ещё награды. А смотришь на них – побрякушки. А это – неправильно. Награды – признание Отечеством заслуг перед народом, это надо ценить, а у меня как-то не получается. И со званием так же. Я хотел быть командиром. А стал комполка и за голову схватился.
Дружно ржали.
– А теперь чего ты хочешь? Что тебя порадует? – спросил капитан, когда успокоились.
Я задумался на миг:
– Трупы врага. Много трупов. Костры из танков. Флаг красный над Берлином. Вот чего хочу! А радует – что они живы!
Я обвёл рукой своих спутников.
– Мой первый комбат. Комбат-батяня, Ё-комбат, фундаментальный мужик, сказал однажды, что он не считает убитых врагов, но точно, до человека, ведёт учет всех своих убитых пацанов. И сказал, что все они приходят к нему ночами. И идут мимо него строем. Теперь я его понимаю. На днях мимо меня промаршировали парадной коробкой в рай и мои.
Все переглянулись. Взгляды их изменились. Повисла тягостная тишина. Я встал, вылез из БТРа, натянул рубаху на тело, хоть и было жарко.
– Красавица, пойдём, пройдёмся, ноги разомнём.
Докторша была удивлена, но вышла, сходя с брони, опёрлась на мою руку, стала оправляться. Я с улыбкой смотрел на её прихорашивания.
– Отвернись, – попросила она.
Я развернулся и пошёл. Она меня нагнала и пошли рядом. Молча. Я иногда отклонялся от прямого маршрута, срывая скромные по своей красоте летние полевые цветы. Она искоса поглядывала на меня. Её воронёные волосы отливали на солнце. Набрав небольшой букет, я преградил ей путь, встал на одно колено и склонил голову:
– Прости мне мою грубость, слова мои были тебе обидны и тобой не заслужены. Они были поспешными и сказанными в сердцах, были лживы. Я сожалею, что уязвил тебя.
Она взяла букет, моргнула разом помутневшими глазами, спрятала лицо в букете. Зря. Не пахнут придорожные цветы ничем, кроме запаха пыли. Она вдруг встала на колени передо мной, подняла ладонями моё лицо, чтобы увидеть глаза:
– Я не осерчала на тебя. Даша мне сказала, что ты хотел оттолкнуть меня, чтобы защитить. Ты считаешь, что лучше не сближаться, чтобы не терять?
– Уже нет. Думал.
– Твой тост?
– Да. Если нет дорогих сердцу людей – зачем жить?
– Вставай. Увидят.
Мы поднялись и дальше пошли. Я ей подал свой локоть, она взяла меня под руку.
– А Даша?
– Я её больше не увижу. Даже если буду искать.
