– Как конец верёвки увидишь, маякни мне.
– Понял.
Я начинал всё больше нервничать. Уже весь головной дозор врага на нашем берегу, выстраиваются, продолжили движение, А Щербаков всё молчит.
– Успокойся, командир. Пропустим этих. Не найдут они нас. А там их Малыши с Куцыми приголубят.
Да, в тылу у меня стоит танковый резерв – Т-34М и Т-70М. Это Т-34М стал Малышом. Т-34М, «ЭМ», мини, малыш. Он меньше Т-34. Хотя Т-70М рядом с Малышом был вообще Крохой.
– А найдут?
– Значит, найдут. На то они и планы, чтобы не выполнялись. Твои же слова.
– Берлога, это Щерба.
Наконец-то!
– Наблюдаю хвост собаки!
– Принял тебя. Выдвигай по-тихому ансамбль на арену.
– Есть, командир, потанцуем! – ответил радостный голос в эфире.
– Давай, начштаба, труби боевую тревогу. Сигнал к открытию огня – три зелёные ракеты. В остальном – всё по плану.
Связисты стали соединять начштаба с командирами групп, закрутились притаившиеся шестерёнки боевой машины под названием егерская бригада. Я – лично, Громозека и начальник инженерно-технической службы бригады собственноручно отстрелили в зенит три зелёные кометы. Врубили глушилку – в эфире «белый шум».
Огненный град обрушился на скопившихся на дороге немцев. 85-, 107-, 122-миллиметровые снаряды, 120-и 160-миллиметровые мины подняли землю на пятачке перед мостом разом в воздух, вместе со всем, что на дороге было. Взрывались танки, бронемашины, грузовики, фигурки людей тряпичными куклами взлетали к кронам плакучих ив. Огненным шаром сдетонировал грузовик, растворяя в огненном смерче не только брезент тента, бочки, в которых этот бензин и был залит, но и всё, что было вокруг него.
Зрелище было поразительное. Завораживающее своей ужасностью, смертоносностью. Я вдруг осознал, что прыгаю на месте, нанося удары в воздух, в сторону немцев и непрерывно матерюсь. Не солидно. Комбриг всё-таки. Но всем было – наср… чхать. Все на КП вели себя по-разному, но одинаково неадекватно, в зависимости от породы населяющих голову тараканов. Кто-то плакал с дебильной улыбкой на лице, кто-то с бледным видом и горящим взором фиксировал каждое мгновение на серое вещество головного жесткого диска. Кто-то орал белугой. Громозека тискал рябь гранаты, судорожно пытаясь выдавить из Ф-1 лимонад.
И глаза у всех… Такого торжества в глазах людей я ещё не видел.
– В атаку! – крикнул я, взводя свой автомат.
– Ура-а-а-а! – прокатилось волной от КП во все стороны.
Блин, а я хотел трофеи набрать. Люблю, знаете ли, на снабжении у Гитлера побыть. Какие трофеи! Порвут всё на лоскутки, как Тузик ту подушку. Да и хрен бы с ним! Сам рвать буду! На тебе, сука! На! На! Я тебя на наш чернозём не звал!
Где мы – там победа!
После разгрома подвижного резерва противника сопротивление немцев резко ослабло на всех участках. Враг стал шустро откатываться назад, бросая всё. Группы продвигались, вообще не встречая сопротивления. Не успевали немца догнать. Почти бегство. Надолго ли?
– До вечера – точно! – уверил меня Ватутин.
Командующий лично приехал полюбоваться побоищем. Лично пинал обгоревшие, раскуроченные бронекорпуса. С мстительной радостью на лице. С этим выражением лица он попал под объектив фотографов и окажется на первой странице «Красной Звезды». Реванш. А журналюг налетело, как сорок на бисер. Столько битой техники врага на квадратный метр мы ещё не видели.
– Немец, как в сопатку пинка получит, теряется. Не надолго, но теряется, – продолжил Ватутин, – любое непонятное явление, ломающее их план – вводит их в ступор.
– И когда они очухаются? – спросил я.
– К утру. Надо успеть до утра откусить побольше.
– Не зарваться бы. Откусим, да поперёк горла встанет.
Ватутин вздохнул. Потом схватил мою руку, сжал крепко, подумав секунду, крепко обнял, похлопав по спине:
– Спасибо тебе. Порадовал.
И уехал пинать отстающие части, что никак не могли сравниться в прыти с немцами и недостаточно быстро «насыщали плацдарм необходимой концентрацией соединений». Во, я запомнил!
Это – мысль. Пойду и я попинаю своих. Нет, не боегруппы, и так резвые до невозможности – на плечах немцев катятся. Но уже начало складываться
