– Через плечо. Меж прочим – генеральская должность.
– Ага, Гитлер Паулюсу тоже фельдмаршала присвоит, чтоб он в плен не сдавался, а он – сдался.
Громозека аж вперёд весь подался:
– Когда? – с вожделенным придыханием спросил он, будто ему элитная проститутка обещала бесплатно дать.
– Зимой этой. В Сталинграде три сотни тысяч немцев окружили. Шестая армия и часть четвёртой танковой. И не выпустили.
Вдруг из глаз этого сурового боевика выступила влага и кадык заходил ходуном над воротником.
– Спасибо, командир. Иной раз уж и не верится, что одолеем. Так и думается, что так и будем – ударил, убежал, ударил – убежал.
– Не, с весны 1944-го бить будем без продыху. Как зерноуборочный комбайн. Перемолачивая немца в труху.
– Сорок четвёртый, – вздохнул он, – как долго.
– В 1941-м ещё дольше было. И тогда мы только огрызаться могли. А сейчас уже ведём наступления. Пусть и тактические, но наступления. И самое важное – удачные!
И тут меня поразила мысль – ведь он всё это давно знает. Играет тут Лёньку ди Каприо?!
– Сука! Психолог чёртов! Ах, ловок! Блин, меня же заставил самого себя из депресняка вытащить! Вот пройдоха!
– Ну вот, а то – охранник, охранник! Я твой ангел-хранитель!
– Да пошел ты!
– Сам пошёл!
– Чё, так, обнявшись, и пойдём вместе на х…?
Рассмеялись, обнялись и пошли. Не обнявшись. И даже не за ручки. Мы же не те, которые… тьфу, мерзость!
– Там меня трибунал не ждёт? – спросил я своего ангела-хранителя.
– Нет. Член военсовета фронта приезжал, хотел тебя увидеть, послушал ахи-трахи, уехал.
– Чёрт!
– Да, тут от комфронта фельдъегерь сидит, бумаги тебе привёз. Серьёзный такой. Гранату взведённую под портфелем прячет.
– Во, блин! Так идём быстрее, а то уснёт, подорвётся.
Спецпочта доставила карту со свежей обстановкой. Не, у меня была свежее, но только тех мест, где побывали мои люди. А тут – всего фронта. Общий расклад. И записка от Ватутина. Там он меня крыл последними словами за аморалку, за самосуд, жестокость, военные преступления, поведение, недостойное коммуниста, ничего не забыл? А, во-во, дикость, варварство и морально-психологическую невыдержанность. Интеллигент! Вот! А дальше – описывает, что наше «утро стрелецкой казни» полностью взбило мозги немецким воеводам в гоголь-моголь и они изменили маршруты выдвижения танковых колонн. Теперь они не собирались подрезать наш прорыв, как шляпку гриба, а хотели раздавить нас таранным ударом. Ха! Напугали козла капустой! Мы же – противотанкисты! Нас танками пугать – воздух сотрясать кишечными газами. Тем более, что Ватутин обещал прислать Н-ский ИПТАП. По буквам – истребительно-противотанковый. Полк. Больше двадцати стволов. Об такой ИПТАП может немец и лоб разбить. Выгружается, говорит. Так, это – послезавтра. До нас доберётся. А нас когда будут убивать? Сегодня. Ну, как обычно. Как в той песне – всё будет, но завтра. Нет, нет, мы хотим сегодня, мы хотим сейчас. Бывает! Вот вам губозакаточный карандаш, пользуйтесь! Не стесняйтесь!
Так, а вы чё приуныли, ботаны анал… аналитические, во?! Подглядывали? Я смял карту.
– Танки – наша работа! За работу, парни! Если не мы их, то кто? – стал я сыпать афоризмы. Надо было не из ведра умыться, а полностью. И чистое надеть.
– Да, кстати, отводите тылы – нечего им под ногами мешаться!
Совсем приуныли.
– Не дрейф, ребята! Мы ещё живы! – я усмехнулся, – Это просто вы ещё ни разу не умирали! Умирать только в первый раз страшно! А потом – привыкаешь!
Сонный начштаба ввалился в КП.
– Если Медведь афоризмами заговорил, то нарисовалась жопа. И в чём именно она выразилась? – спросил он, зевнув.
– Ну, вот – показал я на начштаба «аналитикам», – привык. На, тут весёлые картинки прислали.
Начштаба отхлебнул чая, зажмурив один глаз, чтоб ложкой в него не попасть, одним взглядом окинул карту и расплылся в довольной улыбке:
– Печеньки!
Я не удержался, заржал. Психические расстройства – это заразно.
Котёл гуляша из медвежатины
