4. Образ Воланда – добро и зло относительны.
Воланд – центральная фигура если не по замыслу, то по факту. Он затеняет остальных своей энергетикой, обаянием, таинственностью. Он не рядовой черт, который являлся Карамазову. Воланд – сам Сатана. Кто же это такой? Обратимся к классике, к «Фаусту». Мефистофель – король нечисти, ловец человеческих душ, воплощение зла. Его образ по-европейски однозначен. Смертным он приносит несчастья, поступая в соответствии с самоопределением. Представляясь Фаусту, Мефистофель сперва лукавит: «Я часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла», но тут же признается: «Я – то, что ваша мысль связала с понятьем разрушенья, зла, вреда». Итак, у Гете Дьявол – абсолютное зло. И это есть одна из аксиом европейской культуры. Булгаков ее отверг и предупредил читателя «урезанным» эпиграфом: «Творит добро». Писатель последователен. Его Сатана наказывает жуликов и проходимцев, вызволяет Мастера из лечебницы, спасает рукопись и т. д. Конечно, его роль в судьбе Мастера двусмысленна. Но школьник, наивная душа, воспринимает Воланда попросту, позитивно: он спас Мастера, поджег осиное гнездо – «Грибоедова», сопроводил Мастера и Маргариту в дарованный ему Покой и романтично попрощался («Желаю вам счастья!»). Добрый волшебник, не иначе.
Учитель, следуя учебнику, говорит примерно так: «Добро и зло взаимопроникают. Все в мире относительно. Даже зло может творить добро», даже Сатана. Учитель, не навреди! Вредит. Релятивизм категорически не показан детям. Брошу камень в того, кто учит детей релятивизму.
Есть одна мина замедленного действия. По Булгакову, с Сатаной допустимо договариваться. Поверженный Мастер принимает его помощь (Маргарита – особый случай). Напротив, европейская культура в конце концов пришла к запрету: «Нет и нет! Прочь!» – так гонит от себя нечисть героиня фильма Ф. Феллини Джульетта.
Есть еще вторая мина. У Гете Фауст держится на равных с Мефистофелем. В глубине души он сознает свое духовное превосходство над князем тьмы. Человек, а не сатана – главный герой. Это – западное миропредставление. У Булгакова, напротив, Воланд-сатана – главный герой. При этом с художественной стороны Воланд есть лучший образ сатаны в мировой литературе. Он всесилен, обаятелен, великодушен и т. д. Люди по сравнению с ним ничтожны. Сказанное не абстракция. Напрашивается политическая параллель. Булгаков относился к числу людей, кто восхищался всесильным Вождем и Учителем. Это – восточное миропредставление.
5. Судьба Мастера.
Мастер живет во враждебном и абсурдном мире. Все против него – слабого одиночки. Никто не хочет ему помочь. Никто, кроме возлюбленной в союзе с Сатаной! До этого не додумался даже Гоголь.
6. Булгаковский Иешуа (Христос) есть реальный человек. Это известная точка зрения (Ренан, Толстой и др.). Не будем ее обсуждать. Интереснее вспомнить, как художники во все времена представляли себе Христа. Один из лучших образов создал Леонардо в «Тайной вечере». В его Христе чувствуется смирение и трагизм, и осознание своей великой миссии. Этим он выделяется среди окружающих его апостолов, обычных людей. Так оно и должно быть. У Булгакова Иешуа – бродячий философ, которых было много в библейские времена, внешне напоминающий князя Мышкина. С моей, светской точки зрения, это есть потеря масштаба, а с богословской – не мне судить.
7. Художественные особенности. Жанровый эксперимент.
Напомню определение художественности по Достоевскому как «способности до того ясно выразить в лицах и образах свою мысль, что читатель совершенно также понимает мысль писателя, как сам писатель понимает ее». Исходя из сказанного, художественные достоинства романа налицо. Но не романа в целом, а его не связанных
Приведу контрпример – роман Д. Гарднера «Осенний свет» [24]. Как изящно автор решил задачу параллельного изображения жизни фермера и фантастических приключений торговцев марихуаной. Это не жанровый винегрет. Это два разных блюда, стоящие рядом на белоснежной скатерти на столе. Выбирай, смакуй, сопоставляй.
8. К вопросу о писательской этике.
В пособии для учеников Б. Сарнов сказал, что жизнь и смерть Иисуса Христа – «величайшая тема, которая представляется искусству». Как бы не так! Не представляется, не должна представляться! Когда художник эксплуатирует эту тему, он неминуемо агрессивен в отношении верующих. Во-вторых, здесь присутствует элемент плагиата. В данном случае из Евангелия. В-третьих, Булгаков предложил собственную версию ключевого момента христианства – казни Христа. Уточняю, не собственное видение, а версию, принципиально отличающуюся от канонической. В ней мировой масштаб события он уменьшил до частности – поступка Пилата.
Напомню, что в цивилизованном обществе религиозные темы принято обсуждать в жанре фантастики и делать это в иных мирах, «на пыльных тропинках других планет». Вот это – этично.
Заключение
