Из сказанного следует, что в романе трудно усмотреть доминанту, сатирическо-развлекательная часть занимает более 40 % текста. Роман подобен пазлу, который невозможно сложить. Учитель говорит: «Можно». Ученик говорит: «Не понимаю как!» – и раздражается. Предлагается исключить «Мастера и Маргариту» из программы.
Изучать ли «Белую Гвардию», лучшее произведение Булгакова, которое подкупает искренностью, у меня все же есть сомнение. Дело в том, что сюжет не прямолинеен, развитие действия не просматривается, содержание может понять взрослый человек, скорее, даже старый человек, с жизненным опытом и представлением о тонком культурном слое, который смыла революция. Для ученика это невозможно. Усилия учителя не оправдаются результатом. Оставим вопрос на усмотрение специалистов из Министерства образования.
Б. Л. Пастернак
Удивительно, что педагоги предлагают изучать не лучшие (ранние) произведения Пастернака, а неудачный роман «Доктор Живаго». Он включен в программу. Это ошибка. Мои доводы следующие. Во-первых, напомню автокомментарии. Они помогут понять замысел и его воплощение. Я… «решил рассказать правду об опыте своего поколения и судьбе страны… герой романа… нечто среднее между мной, Блоком, Есениным и Маяковским…». В романе раскрыта «тема бесстрашия жизни, идущей путем страдания». Опустим причисление себя к классикам. Важно, что сформулирован замысел.
Прочтем книгу сначала поверхностно, обращая внимание на стиль, язык, изобразительные средства и т. п.
1. Неблагозвучно-корявые имена городских персонажей: Гарумековы, Фурлыгин, Тиверзин, Зевороткина, Веденяпин, мадам Гишар, госпожа Диклофенак, Выволочнов, Дудоров… Читать вслух – гортань сводит судорога. «Карл у Клары украл кораллы».
2. Подло-разбойничьи имена простого люда: Храпугина, Огрызкова, Шелабурин, Гулевой, Гнилой, лешачиха-дейманка Злыдариха (последнее имя взято из книги Бирюкова, см. ниже) и т. п. Здесь проявилась скрытая неприязнь автора к народу, не иначе.
3. Обилие сентиментальных пошлостей, свойственных бульварным романам XVII–XIX вв., как то: «черная неблагодарность», «сдержанные рыдания», «поцелуи благодарности», «рвал и метал», «нечеловеческим усилием воли он победил страх смерти», «по улице пели и жужжали пули», «Юрий упал, обливаясь кровью», «чудеса находчивости и храбрости», «слезы душили его», «в письме рыдания нарушали построение периодов, а точками служили следы слез и кляксы» и т. п.
4. Масса публицистики, например: «она» гладит белье, «он» длинно и с пафосом рассказывает «ей», как видит политические события и насколько они соответствуют определенным стандартам. «Она», заслушавшись, прожигает дыру в белье. Читать – скучно. Белья – жалко.
5. Крестьяне изъясняются так: «Орел у тебя родитель. Экий зверь речи отжаривать»; Бабы ругаются: «Чтоб ты сдохла, гнида-шеламура, кошка шелудивая», «Из канавы рожденная, в подворотне венчанная, крысой забрюхатела…»; Старик кучер рассказывает о себе и понукает лошадь: «Опять стала, безногая! Анделы в Китаях, тебе говорят, аль нет?.. Я у ем свой век отвековал… Во всех рукомествах – предолжностях. И крепежником был… Опять стала, черт, шиликун! Тебе говорят, мазепа!»; «Инно жара кака анафемска! Яко во пеши авраамстии отроци персидстей!».
Создается представление, что автор не видел, не слышал живых крестьян, а заковыристые словечки взял из книг. И действительно, в комментариях к своей книге Пастернак признает, что пользовался «Дореволюционном фольклором на Урале» В. П. Бирюкова.
Повторно прочтем роман и познакомимся с крестьянами, интеллигентами и, наконец, с доктором Живаго.
1. Крестьяне изображены, дремучими и злобными убийцами. Их сущность подчеркивается бандитскими фамилиями, а также контрастом с духовностью интеллигентов.
Интеллигенты – Гордон и Дудоров – ум, честь и совесть поколения. Их образы схематичны. Они – бумажные солдатики и отличаются только фамилиями. Автор усиливает схематизм краткими биографическими сведениями – оба до войны попали в ГУЛАГ (знак времени!). Одного выпустили, другой, чтобы освободиться, охотником вступил в штрафбат. «И затем атаки и атаки, километры колючей проволоки с электрическим током, мины, минометы, месяцы и месяцы ураганного огня… До одного выкашивало… весь этот кровавый ад был счастьем по сравнению с ужасами концлагеря». «Да, брат, хлебнул ты горя». Да, брат, Читатель, такой примитив не найти в худших романах соцреализма. Уж не пародия ли это?
Живаго, интеллигент, художественная натура, «человек с тонкой кожей», притом «лишний». Он обостренно чувствует «страдания жизни». Например, он страдает от любви сразу к двум женщинам и от потери обеих. Причем, потеря не есть следствие внешних обстоятельств. Она предопределена его бесхарактерностью. Живаго – доктор по профессии, но не призванию. Свою судьбу и бытовые лишения Живаго воспринимает трагически, как благополучный чеховский персонаж, неожиданно попавший в жестокую реальность революции. В финале Живаго, безмерно устав от житейских неприятностей, от мнимых и реальных опасностей, скрывает, что он доктор (чтобы не беспокоили), «уходит в себя» и потом умирает. События затухают по экспоненте. Невыразительная концовка – признак того, что автор не справился с материалом.
Подведем итоги.
1. Пастернак рассказал о жизни и смерти интеллигента, мыкающегося среди темного и злобного народа, взбудораженного революцией.
2. Роман – далеко не эпопея. Несмотря на широкий охват событий, он – частность. Пастернак обещал, что в романе опишет «судьбу моего поколения». Это типичная пастернаковская неточность. Вероятно, речь шла только о микросреде, из которой происходил автор.
3. Обилие банальной публицистики и сентиментальных пошлостей рассчитано на неприхотливого читателя. Остальное в том числе недостоверность судеб большинства героев, художественная и историческая, и бытовых сцен – детали.
