Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика

избежать последствий предыдущих привязанностей. Эмоциональная преданность любой степени структурирует не только наши социальные взаимодействия, но и наши фантазии о жизни, наши представления о себе, наши надежды и упования. Человек может отключиться от них только такой ценой, которая невыносима для многих людей, такой ценой, которая оставляет пустоту в каждой сфере нашей жизни. Мы знаем, как чувствуют себя люди, которым пришлось испытать подобный опыт против своей воли: тот человек, кого оставил возлюбленный или возлюбленная, тот, кто лишился кого-то из своих близких. Мало кто добровольно выбрал бы себе такую судьбу.

Существуют разные способы отрицания свободы и отказа от ответственности, которые дают экзистенциальному психоанализу арсенал понятий для анализа ригидности социального взаимодействия. Например, де Бовуар связывает высокую ценность пениса в культуре маскулинности с практически универсальной тенденцией отчуждения:

Испытывая тревогу за свою свободу, субъект принимается искать себя в вещах, что? есть один из способов бегства от себя… это первое искушение неподлинного бытия. Пенис как нельзя больше пригоден, чтобы играть для маленького мальчика роль «двойника».

Из «воплощения трансценденции в фаллосе» вытекает, причем вполне естественно, страх кастрации характерный для эдипова комплекса. В данном случае психоаналитическая теория гендера оказывается особым случаем. Эта теория, как убедительно показывает де Бовуар, принимает в качестве предпосылки конкретное множество социальных и исторических условий, которые сама теория объяснить не может.

Сартровская трактовка ситуаций дурной веры, когда люди отказываются от ответственности за свои действия и при этом утверждают, что их решения были вызваны внешними силами, устанавливает совершенно иную связь с теорией Фрейда. Понятия либидинальной детерминации и бессознательного создают для пациентов психоаналитика страшное искушение: объяснять свои поступки воздействием неконтролируемых психических сил. Томас Сас в своей книге «Миф о психическом заболевании» рассматривает данную ситуацию с другой точки зрения: он говорит о неявном соглашении между пациентом, его семьей и врачом. Истерический симптом – это требование сочувствия, заботы и симпатии со стороны больного, которое высказывает человек, не решающийся открыто заявить, что является невыносимым в его жизни или межличностных отношениях. Многослойность полового характера проявляется в форме дурной веры, или отказа от ответственности за свое поведение в сфере гендерной политики.

Из экзистенциалистской аргументации не следует, что мир, описанный в классическом психоанализе, не существует. Он реален, но реален как мир отчуждения. Его смутность и затемненность – это мрак эскапизма и непринятия. Но всегда можно выйти за его пределы, как показывает де Бовуар:

Психоаналитик рисует нам девочку и девушку побуждаемой идентифицировать себя с отцом и с матерью, разрывающейся между «мужеподобными» и «женскими» тенденциями; мы же считаем, что она колеблется между предлагаемой ей ролью объекта, Другого, и требованием собственной свободы.

Понятие сексуального освобождения, если оно вообще может быть сформулировано, связано не с высвобождением врожденной эротичности, а с отбрасыванием оков отчуждения (включая оковы эротизма) и реализацией врожденного чувства свободы.

Сартр представляет экзистенциальный психоанализ как декодирование способа бытия, направленное на поиск исходных, формирующих человека выборов. Например, в своем исследовании Жене он прослеживает выборы Жене, сделанные им в детстве и связанные с тем, что его приемные родители относились к нему как к вору. Подобная процедура анализа чревата опасностью гомогенизации личности, подобно той, которой чреваты и нарисованные де Бовуар картины «путей неподлинного бегства, открытых женщинам», положенные ею в основание типологии характеров, обсуждавшейся в Главе 8. Эта опасность состоит в том, что интеллигибельность жизни будет приписываться только ее гармоничным формам, т. е. тем ее частям, которые хорошо сочетаются друг с другом. Но Фрейдова идея о том, что интеллигибельность жизни лежит в ее противоречиях, слишком ценна, чтобы мы могли ее отбросить.

Однако формулировку этой проблемы можно скорректировать. Ни в книге «Бытие и ничто», ни в Сартровой последующей переработке экзистенциального психоанализа нет ничего близкого прогрессивно-регрессивному методу, о котором он пишет в «Вопросе о методе» и который требует того, чтобы формирующие личность выборы были всегда сингулярны или всегда согласованы друг с другом. Лэнг и Эстерсон не увидели практических приложений этого допущения. Например, Лэнг в исследовании случая необычного студента, которого он называет Дэвид (см. его книгу «Разделенное Я»), показывает противоречие в стоящем перед Дэвидом выборе: он должен стать либо своей умершей матерью, либо мужчиной.

Дэвида привело к психозу то обстоятельство, что два эти выбора, или обязательства, влекли несовместимые между собой последствия. Выбор «стать мужчиной» привел бы его к страху перед женственностью и ненавистью по отношению к ней и тем самым – к страху и ненависти, направленным против «женщины, которая была внутри него и, казалось, всегда хотела показаться наружу». Он мог бы не бояться этой фемининности, если бы маскулинность, характерная для его среды, была организована иначе. Описанная Лэнгом история случая содержит некоторые детали, позволяющие говорить об исключительно традиционной маскулинности его отца, по крайней мере в том, что касается разделения домашнего труда. Однако представленных деталей все-таки недостаточно, чтобы судить об этом наверняка.

Этот случай свидетельствует о различии между гегемонной маскулинностью и формами маскулинности, которые являются гетеросексуальными, но напрямую не связаны с доминированием, – условно говоря, традиционными маскулинностями. В обеих формах маскулинности заложено притязание на власть, при этом в первом случае считается, что власть принадлежит мужчине в любой ситуации, а во втором случае – что нет. Традиционная