– Вот так уже гораздо лучше, моя маленькая принцесса. Мы с тобой все делаем правильно.
Дорогу назад Ева не запомнила. Очнулась она лишь, когда в вену воткнулась острая игла. Очнулась и закричала. Вокруг все еще танцевали серебряные пузырьки, водоросли и диковинные рыбы, они звали ее с собой на самое дно, обещали, что там, на дне, ей больше никогда не будет ни больно, ни страшно. Вот только Ева не верила. Она больше никому не верила. Эти руки… эти прикосновения… Лучше бы она умерла…
Ромка думал, что страшнее и больнее уже не будет. Как же он ошибался! Когда эти гады увели Еву, ему стало по-настоящему больно. Куда там сломанным пальцам до этой боли! Он дополз до запертой двери, прижался к ней сначала ухом, а потом спиной и заскулил от отчаяния.
– Они ее не убьют, – сказал Гордей. Он сидел на своей кровати, на Ромку смотрел широко раскрытыми глазами. Очень внимательно, словно видел впервые в жизни. – Мы им зачем-то нужны живыми.
– Зачем? – шепотом спросил Ромка.
– Я не знаю. – Гордей пожал худыми плечами, а потом продолжил: – Зато я знаю, чем можно расширить лаз. – Он спрыгнул с кровати, откинул в сторону матрас. – Видишь? – Ткнул пальцем в прикрученную болтами железную рейку. – Если ее открутить и чуть-чуть подточить, то получится почти нож.
Это была очень здравая, просто до странности здравая мысль. И если начать откручивать болты прямо сейчас, можно хоть как-то отвлечься от тревоги за Еву. Вдвоем с Гордеем они внимательно осмотрели все три кровати, выбрали ту рейку, которая оказалась закреплена хуже всего. С нее Ромка и начал.
– Ты работай, – произнес Гордей ему в спину. – А я посторожу, предупрежу, когда услышу их шаги.
– Как ты себя чувствуешь? – На Гордея он смотрел так же внимательно, как раньше тот на него.
– Нормально. – Гордей пожал плечами.
Вот это и было странно, вот эта совершенная нормальность. Но думать об этом Ромка не стал, взялся за работу.
– Они идут, – сказал Гордей, когда Рома уже почти справился с рейкой. – Застилай кровать.
Времени как раз и хватило, чтобы застелить кровать, встать напротив двери. Когда она открылась, первым вошел Балахон, оттеснил Ромку в сторону, прижал к стене. А гад, назвать которого доктором больше не поворачивался язык, внес в камеру Еву, положил на кровать, привязал кожаными ремнями. Она была вся мокрая. И одежда, которую гад небрежно бросил на пол, тоже промокла насквозь.
– Что ты с ней сделал?! – Ромка попытался вырваться из цепких лап Балахона, но тот держал крепко.
– Ничего фатального. – Гад уже набирал в шприц Евину кровь. – Ничего такого, что не укладывается в рамки нашего эксперимента. Я лишь ускорил процесс.
Дальше пришла очередь Гордея. Он не сопротивлялся, руку не прятал. На своего отца смотрел с таким же внимательным интересом, с каким до этого рассматривал Ромку.
– Как ты себя чувствуешь, сынок? – Гад казался удивленным.
– Спасибо, папочка, все хорошо. – Гордей улыбнулся и тут же стал похож на себя прежнего – беспомощного и глуповатого.
– А будет еще лучше, сынок. – Гад погладил ребенка по голове. – Скоро будет совсем замечательно!
Они ушли, так и оставив Еву привязанной. Превозмогая усиливающуюся с каждой секундой боль в ноге, Ромка добрался до кровати, дрожащими пальцами принялся развязывать кожаные ремни.
– Что они с тобой сделали? – Даже спрашивать оказалось страшно, не то что услышать ответ. Но он должен был спросить.
А Ева вместо ответа завизжала, забилась в судорогах, как когда-то Гордей. Ее пришлось держать, прижимать к кровати, успокаивать. Успокаивать Ромка был не мастак, но понимал, что сейчас ей еще страшнее, чем ему. И помощь сейчас нужна именно ей. Помощь и тепло. Не душевное, а самое обыкновенное тепло. От нее пахло озерной водой, и с тонких косичек на подушку уже натекли серые лужицы. А еще ее била крупная дрожь.
– Не бойся. – Ромка лег рядом, обхватил Еву руками, почти до самой мокрой макушки натянул одеяло. – Ничего не бойся, Евка. Все будет хорошо.
И она затихла. Не сразу, Ромка успел сам заледенеть рядом с ней, но все-таки успокоилась. Она ничего не рассказывала, только жарко дышала ему в шею и всхлипывала.
– Они возвращаются, – сказал Гордей и снова не ошибся. Через пару минут дверь открылась. Гад зорким взглядом осмотрел камеру, сделал знак Балахону. Тот втащил внутрь электрический обогреватель, сверху положил стопку одежды.
– Переоденься, Евдокия. – Гад кивнул на одежду. – А мокрые вещи просуши на батарее. Я не хочу, чтобы ты заболела. Ты очень ценная девочка. Вы все тут очень ценные.
А Балахон уже вносил в камеру поднос с едой, и Ромка с отвращением подумал, что, несмотря на все пережитое, он зверски голоден.
– Ну, приходите в себя, отдыхайте. Завтра будет новый день! – Гад попробовал погладить Еву по голове, но она дернулась, истошно завизжала. С тех пор она визжала всякий раз, когда к ней пытался прикоснуться кто-то, кроме Ромки или Гордея…
Той ночью они почти не спали. Открученной рейкой Ромка скреб кирпичную кладку, крошка за крошкой выдалбливая скрепляющий раствор. Гордей больше не кричал и не бесновался, он внимательно наблюдал за Ромкиной работой, и когда тот выбился из сил, сказал:
– Давай я помогу.
