Сто дней во власти безумия. Руандийский геноцид 1994 г.

французских солдат»[1635].

Имея дело преимущественно с хуту, французские военные постепенно становились пленниками информации, которую они от них получали, прежде всего о «проникновении» в правительственную зону и прежде всего в префектуру Кибуйе, боевиков РПФ и об их нападениях на мирных жителей. Казалось, хуту удалось заразить французов своим страхом перед «вражескими инфильтрациями». «Очень напряженная ситуация в Кибуйе, – сообщал 27 июня Кено Миттерану, – где наши патрули были усилены»[1636]. «РПФ, кажется, хочет продвинуться с помощью тактики просачивания (курсив мой. – И. К.) от Гитарамы к Кибуйе, – писали на следующий день президенту Деле и Кено. – Если он будет продолжать свои усилия в этом направлении, то сможет быстро разрезать надвое зону, еще удерживаемую правительственными силами»[1637]. Корреспондент «France-Press» Кристиан Мийе передавал 29 июня со ссылкой на французские военные источники: «Сведения, правда, отрывочные, собранные главным штабом “Бирюзы”, показывают, что отряды повстанцев… по большей части преодолели линию, на которой удерживала позиции правительственная армия… приблизительно в 50 км к востоку от заирской границы. По словам ряда высших офицеров специальных сил, подразделения РПФ совершают рейды до берегов озера Киву»[1638].

В то же время французское командование отказалось от систематических розысков тутси, скрывавшихся поодиночке или небольшими группами, в зоне гуманитарных операций. «Французские морские пехотинцы, – описывал ситуцию корреспондент “The Associated Press”, – прокладывают себе дорогу всюду, где они хотят, проезжая мимо головорезов на блокпостах, которые не являются препятствием для их быстро несущихся джипов. Как только пыль оседает и французские пулеметы уже не видны, заставы возвращаются обратно – как и риск <для беженцев> умереть от дубины или мачете»[1639]. Когда журналисты 28 июня спросили Тозэна «о тутси, которые прячутся, опасаясь хуту, тот ответил, что они должны прийти в лагерь <у Ньярушиши>. Но вопрос в том, как им попасть туда (курсив мой. – И. К.). Если французские парашютисты случайно находят тутси во время патрулирования, они доставляют их в лагерь. Но французы специально не ищут тех, кто прячется»[1640]. Тутси, которые не могут добраться до лагеря, сообщал корреспондент «The New York Times» Реймонд Боннер, «продолжают жить в страхе, осмеливаясь выйти из убежища только ночью, чтобы рыться в отбросах в поисках пищи, когда… пролетает французский военный вертолет. <…> Хотя большинство блокпостов с вооруженной милицией исчезло, контрольно-пропускные пункты все еще повсюду. <…> Блокпосты – неприятность для любого проходящего через них; они потенциально смертельны для каждого тутси» [1641].

Готовность французских военных идти на поводу у руандийских властей и у местного населения хуту стала причиной их крупного политического афронта в Руанде, сделавшего их объектом сильнейшей критики со стороны мировых СМИ и правозащитных организаций. Этот афронт оказался связан с финалом трагедии Бисесеро, очага сопротивления тутси, – событием, которое, по выражению Дефорж, «стало символом равнодушия французов к геноциду»[1642].

Бисесеро: последняя глава

25 июня корреспондент газеты «L'Express» Венсан Южё вместе с Сэмом Кили из лондонской «Times» и одним американским фотографом[1643] добрался до региона Бисесеро. С ними был хорватский священник, находившийся в Руанде с самого начала геноцида[1644]. «Лесная тропинка… – рассказал Южё несколько дней спустя, – поднимается к вершине холма, к Бисесеро. <…> “Но нужно туда идти, – выдохнул шепотом отважный прелат. – Там это продолжается. Каждый день”. Он знал. Он услышал на одном блокпосту, как банда “интерахамве”… хвасталась, что “вернулась к работе”. Работе? В Руанде это означает “тяжелая работа в лесу”. Безумная охота за выжившими тутси, потерявшимися в самом сердце “Хутулэнда”, одержимого идеей этнической чистоты. После первого же поворота атмосфера сгущается. Ни одной живой души. Вот круглая хижина со стенами, наполовину обуглившимися и лишившимися своей крыши. Одна среди многих таких же. Выше <по склону> бесчисленные домишки, также обезглавленные или вылизанные пламенем. То здесь, то там подозрительные клубы дыма выделяются на фоне переливающейся зелени долин. Декорация зловещая, актеры вызывают тревогу. Сначала <мы встречаем> смешанный отряд военных и милиционеров, которые отдыхают. Одни в форме с оружием на боку; другие вооружены мачете, копьями, садовыми ножами, пиками и суковатыми дубинами. Арсенал убийц. Затем толпа крестьян»[1645]. «На следующий день мы встречаемся с колонной французских военных в сопровождении группы репортеров. Сразу же… Сэм Кили и я с картой в руках информируем командира отряда капитана 2-го ранга Марэна Жийе о резне, происходящей на соседних холмах»[1646]. Однако тот отнесся к сообщению с подозрением и не предпринял никаких действий. Возможно, это объяснялось его недоверием к «двум британским журналистам», прежде всего к Кили, которые, по его мнению, были не сотрудниками СМИ, а «разведчиками»[1647].

Два дня спустя, 27 июня, около 16:00 12 парашютистов из отряда № 10 под командованием Дюваля покинули Кибуйе вместе с журналистами Сент- Экзюпери («Le Figaro»), Буабувье (МФР) и Домиником Гарро («Liberation»), чтобы произвести разведку в горных деревнях этого же региона. Три машины с парашютистами и журналистами добрались сначала до селения Ньягурати.

«В этой деревне, – сообщил Буабувье в эфире МФР, – 600 душ. И уже давно нет никаких тутси. По крайней мере, 50 из них были убиты в начале апреля. Дети тоже. Местный начальник полиции сказал ужасную фразу: “Дети сообщников – сообщники”. Остальные тутси, которым удалось ускользнуть от резни, очевидно, убежали в окрестные леса. Если верить жителям деревни, они, вероятно, вернутся ночью за едой… один молодой хуту показывает нам огромный