Франция фактически прервала контакты с властями в Гисеньи. 6 и 7 июля Синдикубвабо и Бикамумпака просили Жерара о встрече, но тот ответил молчанием[1822]. Все свои надежды французская дипломатия возлагала теперь на переговоры о прекращении огня, которые безуспешно пытался организовать Даллэр при поддержке нового специального представителя Генерального секретаря ООН Хана; с этой целью 7 июля Хан встретился с лидерами режима[1823]. Французы прилагали все усилия, чтобы найти «легитимных представителей лагеря хуту». 8 июля Жерар выразил сожаление, что «ни один умеренный политик (член партии) не был замечен в зоне “Бирюзы”»[1824]. 10 июля он попытался выяснить степень политического влияния в «лагере хуту» авторов Кигемской декларации[1825].
РПФ, однако, усиливал дипломатический нажим на французов: он обратился с письмом к Председателю СБ ООН с требованиями разоружения находившихся в ГЗБ отрядов милиции и ВСР и ареста виновников геноцида[1826]. Последнее требование казалось тем более обоснованным, что в распоряжении французов попадало все больше и больше данных о причастности к массовой резне тутси функционеров самого разного уровня. Жерар писал в Париж 8 июля: «…у префекта Кибуйе все руки в крови, как, впрочем, и у большинства бургомистров зоны. Все они должны, когда придет время, как можно скорее быть арестованы <военнослужащими> МООНПР, которая получит на это мандат, и переданы правосудию. Нам следует облегчить ее работу, согласно принципам, которые нужно определить»[1827]. 9 июля посол сообщал: «Мне были переданы совершенно ужасные свидетельства о деятельности Полины Ньирамасухуко, женщины министра, которая будто бы сама своими устами призывала к убийствам детей и женщин тутси»[1828]. Французские военные собрали информацию о геноциде, имевшем место на территории ГЗБ, и возложили ответственность за него в первую очередь на местных руководителей – префекта Кайишему, бургомистров Гишьиты, Гисову, Мабанзы, Мвендо, Рваматаму, главу жандармерии Гиконгоро майора Бизимунгу, секторальных советников Мику Мухиману и Мубангу Хабиману, а также предводителя интерахамве в Чьянгугу Юсуфа Муньякази и лидера КЗР в Кибуйе Обеда Рузиндану [1829]. Тем не менее 11 июля Лафуркад заявил: «Если они [члены Временного правительства] прибудут в районы наших операций, мы позволим им остаться в качестве простых беженцев»[1830]. Слова Лафуркада смутили даже МИД, который уже 12 июля фактически их дезавуировал: «Гуманитарная зона безопасности, – сказала журналистам представитель Кэ д’Орсэ Катрин Колонна, – не является убежищем для виновников бесчинств и резни»[1831].
Французы сталкивались с серьезными трудностями в обеспечении растущей массы беженцев в ГЗБ всем необходимым: «Только для одной области Гиконгоро, – сообщал МИД, – потребности оцениваются в 500 т продовольствия в день. Нужда в одеялах и лекарствах огромна»[1832]. Выступая в СБ ООН 11 июля, Балладюр заявил[1833]: «Почти миллион беженцев находится сейчас под защитой французских и сенегальских войск в районе, на большей части которого с убийствами покончено и обеспечена безопасность находящихся там беженцев». «Вместе с тем, – сказал он, – бросаются в глаза и огромные масштабы потребностей, которые ежедневно возрастают, в особенности в связи с ростом числа перемещенных лиц. Эти потребности превышают возможности, которыми располагают Франция и несколько других стран, принимающих участие в операции». «Французским и сенегальским войскам в Руанде, – признал премьер-министр – не по силам выполнять функции операции, учрежденной решением Совета Безопасности». Он подтвердил намерение вывести войска в конце июля и снова призвал к скорейшему развертыванию МООНПР-2.
Однако, хотя 7 июля это развертывание наконец-то началось (в Кигали прибыло 206 миротворцев из Ганы[1834]), итоги совещания стран – участниц МООНПР-2 в Нью-Йорке, организованного при активном содействии Франции, оказались не слишком утешительными: выяснилось, что к концу июля в Руанде будет размещено лишь 1,2–1,5 тыс. человек и только в конце августа численность контингента достигнет запланированных 5,5 тыс.[1835] «Если мы уйдем 31 июля, – пугал Миттеран лидеров Семерки во время саммита в Неаполе, – а <сил> Объединенных Наций там не будет, произойдет геноцид наоборот. Нельзя позволить, чтобы люди погибали, но и мы не можем оставаться там вечно. Есть риск, что в августе возникнет трудная ситуация»[1836].
Утром 9 июля Жерар сообщил в Париж неприятные известия о новой стратегии РПФ[1837]: Фронт оставил в покое ГЗБ, согласившись на контроль французов над ключевым ущельем Ндаба и прекратив попытки проникнуть в префектуру Кибуйе; вместо этого он начал операцию по захвату последних остававшихся в руках ВСР районов севернее Кибуйе; дорога в Гисеньи, вероятно, будет перерезана. Фронт «продолжает свое продвижение на северо-запад к Рухенгери и Гисеньи, не встречая серьезного сопротивления ВСР, у которых больше нет боеприпасов». «Первая волна беженцев хлынет к Гисеньи, – предупреждал посол, – а за ней последуют другие, более многочисленные». Хотя к тому времени в распоряжении ВСР еще оставалось почти 18 тыс. человек, в том числе 16 тыс. на северо-западе, они были не способны остановить повстанцев [1838]. Лафуркад, тем не менее, попытался смягчить эффект этих сообщений, утверждая, что речь идет не о «“наступлении” РПФ в северо-западном регионе», а только о его «“продвижении” к юго-востоку от Рухенгери»[1839]. Однако в действительности РПА предприняла самое настоящее наступление на Рухенгери с юго-востока. Уже 9 июля опустели все лагеря беженцев вокруг города, в которых укрывалось почти 400 тыс. хуту. «На дороге в Гисеньи, – сообщил один журналист, – мы видели тысячи и тысячи охваченных страхом хуту, устремившихся в бегство»[1840]. В тот же день повстанцы форсировали реку Басе, юго-восточную границу префектуры Рухенгери
