(М.: Изд. журн. «Золотое Руно», 1908).
3129
Речь идет о Полном собрании стихов К. Д. Бальмонта (тома 1–6, 8–10), осуществлявшемся в издательстве «Скорпион» в 1909–1914 гг.
3130
В Фицнау (Швейцария) Белый и А. Тургенева жили с 1 по 26 октября н. ст. 1912 г. 18 сентября (1 октября) Белый писал матери: «Едем из Базеля. Доктор Штейнер ждет нас в Берлине, где будем около 20 октября нового стиля. ‹…› Пока же Штейнер едет отдыхать в Италию, а мы работать куда-нибудь в тишину. Мы пока выбрали себе Фирвальштетское озеро; наметили деревушку в горах (на берегу озера) около Люцерна». В тот же день Белый отправил матери открытку с видом Фицнау, сообщив: «Мы живем в очаровательном месте недалеко от Люцерна. Наши окна выходят прямо на озеро, и из окон видны снеговые горы. Здесь отдохнем недели 3» (
3131
Торговый дом «И. В. Юркер и К°», действовавший в России.
3132
См. примеч. 6 к п. 199. В недатированном письме к Морозовой (август 1912 г.) Белый сообщал: «В. К. Кампиони поехал на Кавказ закладывать мое имение, на закладку надо 4 месяца, т. е. ранее декабря я не буду иметь возможности уплатить „
3133
3134
См. примеч. 16 к п. 259.
3135
Почти одновременно с этим письмом, адресованным Петровскому, А. Тургенева отправила из Фицнау (25 сентября (8 октября) 1912 г.) письмо к Метнеру (полученное в Москве 29 сентября (12 октября)), также представляющее собой попытку разрешения остро обозначившегося конфликта (РГБ. Ф. 167. Карт. 3. Ед. хр. 25):
Милый Эмилий Карлович, как я с вами несогласна. – Кто же более, чем я, имеет право быть строго к Боре? Разве Доктор Штейнер. И ему это право приходится оставить не по своему желанию, а просто в силу обстоятельств. Но только ему.
Второе несогласье. Уважение мужчины к мужчине только смешно и никакой цены не имеет. Уважение eines Mannes zu einem Manne имеет свою красоту, но красоту прошлого и толстокожих трехаршинных рыцарей. Уважение человека к человеку остается, но тут ни пол, ни связь родственная или другая роли не играет.
Но это уважение не было затронуто в вашей переписке, несмотря на все раны, которые вы так старательно наносили друг другу. Она была в другой плоскости. Если вам обоим теперь может казаться, что уважение колеблется или пало, то потому, что вокруг вас вырос действительный лес химер, и да, надо дать умереть им с голоду или встать на них, как святые готических соборов. Можно еще оседлать их, как делали дорогие Боре кентавры, но это, пожалуй, самое трудное. И тогда только можно говорить об уважении и неуважении. И другими словами, чем ваша безобразная двухлетняя переписка.
Я думаю, что с бoльшим проком могут говорить двое слепых о солнечном закате, чем вы о Мусагете. Но вы не слепые, так в чем же дело –? Посторонний, читая вашу переписку, сказал бы – вот 2 умных и, конечно, искренных человека, так какой же черт их попутал. Черт попутал, путаете и вы. Так как я живу с Борей и знаю его как пять пальцев, а вас почти не знаю, то мне кажется, что более путаете вы, но утверждать не смею. Еще об уважении. Когда два рыцаря дрались и у одного ломалось копье, другой бросал свое копье и оба брались за мечи. Это не жалость и не неуважение, а только уважение к себе. А друзья, советующие снисходительность и подушки, забыли Заратустру, и я вам очень благодарна, что вы их не послушали, т<ак> к<ак> это было бы действительно оскорблением.
В жизни таких длинных писем не писала и мысли не хотят больше вязаться, а сказать бы надо вам многое. Поэтому прошу вас, пойдите на вечер как- нибудь к Наташе <Н. А. Тургенева. –
Еще одно. Заратустра утверждает, что женщины кошки и что понятья чести у них нет. Хоть я с ним и не согласна, но, может быть, потому мне кажется смешным и скорей глупым решение Бори также возвращать вам ваши письма. Он считает себя оскорбленным, и чтобы пресловутое уважение eines Mannes zu einem Manne не пало, считает нужным подчеркнуть это.
Не переписываться хорошо. Но зачем вы это сделали в такой форме. Оскорбленное достоинство (не честь) – ерунда, но вы действительно нанесли ему рану, которая, может, и не скоро заживет.
Я думаю, что вам трудно далась ваша двухлетняя переписка, чего она стоила Боре, это я знаю.
Ну прощайте, Эмилий Карлович. Надеюсь очень, что когда-нибудь вы с Борей встрети<те>сь по-настоящему. Когда он мне рассказывает про ваше с ним прошлое, где столько хорошего, то мне кажется, что прошло время тэзы, проходит антитэза, когда-нибудь да придет же синтез. Не в смысле каком- нибудь философском, в философии я ни черта не понимаю, а в смысле
