соображения [Отчасти я изложил их после Вашего ухода Разумнику Васильевичу] относительно собрания сочинений Андрея Белого в связи с изданием его Сирином и предполагаемой передачи Сирину «Путевых Заметок» [Рукопись высылается Вам. Обратите особое внимание на «Египет». Это, м<ожет> б<ыть>, самое сильное, что написал Андрей Белый].
Соображения объективные.
Андрей Белый сочетал в себе художника и мыслителя, и сочетание это не только материальное, но и формальное, т. е. не только он темы художественные берет для своих статей и в своей поэзии разрабатывает философские темы, но он обладает ярко выраженными талантами и поэта и теоретика, ему одному свойственными приемами художественного творчества (напр<имер>, симфонии) и ему же одному свойственными приемами подхода к проблемам, постановки проблем новых, наконец, построения схем и схематизирования материала (напр<имер>, «Эмблематика смысла» и «Лирика и эксперимент»). Означенное сочетание художника и мыслителя не есть, разумеется, простая сумма; Андрей Белый не пишет наряду со стихами также и статьи; его стихи часто бывают вдохновенными статьями и его статьи нередко стихотворения в прозе. Иную страницу его критики можно было бы вставить в симфонию и обратно. Книга Арабески и книга Луг зеленый (издание Альционы) наглядно показывают, в какой мере неотделим в Андрее Белом поэт от теоретика. Оттого-то он и символист par excellence. Быть в такой полноте символистом невыносимо трудно, ибо от теоретика требуют знаний, от поэта неустанного совершенствования и все новых произведений. Понятно, что начитанность Андрея Белого беспорядочна, случайна, неравномерна; однако отрицать в нем солидную подготовку к мышлению нельзя. Он кончил курс естественного факультета, занимался с отцом своим высшей математикой, потом поступил на филологический факультет, которого не окончил только из-за революции; Андрей Белый много читал и Канта; что в его рассуждениях чувствует<ся> нередко шопенгауэровская закваска – это – так; всякий, кто имел несчастие подойти к Канту через Шопенгауэра, отравлен навеки; однако с такою отравою можно занимать кафедру по философии даже в Германии, напр<имер>, Дейссен. Вообще надо иметь в виду, что весь научно-философский аппарат сочинений Бугаева играет роль vehiculum’a [Повозка (лат.)]; между прочим, излюбленного им Риккерта он вовсе как следует и знать не мог, т<ак> к<ак> читал только переведенное на русский язык. Риккерт был временным подспорьем бугаевских построений. Надо надеяться, что таковым же будет лишь некоторое время и Штейнер, а сам Бугаев останется верен Андрею Белому и свободный пойдет дальше. Об этом Вам много может сказать Блок. – Необузданную неуклюжую эрудицию Бугаева надо принять так же, как мы ее принимаем в Жане Поле Рихтере; я считаю не шутя Андрея Белого значительнее Жана Поля. – О книге «Символизм» Логос дал отзыв: «книга не философа-специалиста, но для всех философов». Думаю, что если бы даже удвоить число промахов и недостатков философствования Андрея Белого, все же оно значительнее и важнее (конечно, не для начинающих изучать философию, а для искушенных), нежели все почти, что пишется современными профессорами философии. Надо брать только Андрея Белого не как научного философа, а как миросозерцателя; знать, как такая огромная индивидуальность смотрит на мир, бесконечно нужнее, нежели рыться в гносеологических деталях. Есть много литераторов, ученых [Некоторые филологи, затем профессор статистики Чупров, который в восторге от его Лирики и эксперимента], которые интересуются только теоретиком Бугаевым, но почти нет таких, которые бы признавали в нем лишь художника, напрасно вторгшегося в область науки. Издавая только художественные произведения Бугаева, сокращаешь круг его читателей. Выделять же из его теоретических работ некоторые критические статьи невозможно, ибо где критерий большей или меньшей важности той или другой статьи? Если взять с одной стороны статью О границах психологии, а с другой стороны книгу стихов Пепел, то можно заполнить огромную дистанцию, разделяющую эти два произведения целым рядом других вещей, которые составят одна к другой незаметный переход, и окажется, что все связано и все нужно; в центре, вероятно, будет стоять первое сочинение Андрея Белого Симфония драматическая.
Соображения субъективного свойства.
1) Только крайняя нужда может заставить Бугаева согласиться на издание сочинений с исключением всех или многих его теоретических работ. Лично я не могу дать согласия на это, ибо знаю, что впоследствии Бугаев будет считать меня виновником этого злоключения. Поэтому, если Сирин отказывается от теоретических сочинений, то переговоры об этом должны вестись лично с Бугаевым; я буду тогда говорить только о денежной стороне, об издании романа, Путевых заметок.
2) Согласившись из крайней необходимости на окургуженное собрание сочинений, Бугаев будет сильно уязвлен тем, что Блок и Брюсов (которые, как теоретики, – малые дети по сравнению с Бугаевым и у которых вовсе нет той органической связи между рассуждающей прозой и речью поэтическою) издаются полностью.
3) Сомневаюсь, чтобы было особенно выгодно Бугаеву уходить от Мусагета и от Некрасова, если его роман будет оплачен как два тома собрания сочинений 25 %, если из собрания будут выключены его теоретические статьи. В сущности практический вопрос сводится тогда к изданию его «Путевых заметок», которые Мусагет вынужден все откладывать. Ибо огромный долг Бугаева погасит почти весь гонорар за симфонии, стихи и «Серебряного голубя».
4) Чтобы избежать фиксации в собрании сочинений одинаково и Вам и мне неприятной теософической линии, которую повел Бугаев, можно заявить ему, что из теоретических сочинений в собрание войдет только написанное им до 1912 г. включительно.
