пленяет бунтующей силой, силой Прометея. Юноши и девушки разглядели в Печорине человека, призванного к подвигу и обреченного жестокими обстоятельствами времени на бездействие. В этом подлинная и трагическая красота Печорина: силы необъятные – и одно лишь мучительно и тщетное усилие их применить. Герой, лишенный возможности быть героем, – герой трагичен, он будоражит сознание, привлекает сознание.
Молодежь сочувствует трагической скованности его неукротимых, неуемных сил. Но еще сильнее действует на них – пламень и энергия сердца Печорина. Она просто обжигает. Просто взрывает своей необузданностью и вместе с тем – некой фатальной предопределенностью, бессмысленной игрой жизнью (эпизод – незаряженный пистолет в дуэли с Грушницким).
Борьба Печорина со своим застывшим, как маска, обществом – это действительно борьба, в которой никогда не будет примирения. И Печорин для нас – палач этого общества и одновременно его жертва (роковая зависимость героя от ненавистного ему окружения). Вот почему поэт и смог назвать его «героем нашего времени».
Лермонтов видел в своих современниках равнодушное поколение. Недаром признавал от с такой тоской:
И носил в себе, точнее, вынашивал, высокую зрелость времени. Вот его поразительной силы бунтующего гнева строки:
«Голубые мундиры» жандармов и послушный им народ – вот что видел Лермонтов в глухие годы, последовавшие после разгрома декабристов.
«Страна рабов», – скажет он и в этом увидит «дух всеобщего» – объективный ход колесницы времени. Но такую объективную реальность Лермонтов не принимал – и тогда оставался лишь путь одинокого дерзания, путь гордого неприятия мира; путь как антитеза Пушкина (наслаждению жизнью) – путь Прометея.
Лермонтов – это образ одинокого титана, прельщенного бунтом – Демон, восставший против «Вечного». Уже в юношеском стихе «Молитва» Лермонтов признавался:
Лермонтовское неприятие действительности, лермонтовский бунт – это тема Прометея. Прометей – поэтический образ героического добра, созидающей страсти, неукротимой любви.
Прометей – символ гордого и одинокого протеста. Он не унижается до смешного. Его удел – высокая и гордая трагедия. Таким он вошел в поэзию мира. Но ему противостоит образ другого титана – ратоборца добра Геркулеса (читайте – Пушкина). Геркулес – велик и игрив, лукав и озорник. Все в нем работает на славу, на публичность, на восторг. Он и конюшни Авгиевы вычистит, и смел будет по ночам перед пятьюдесятью дочерьми Теспиоса. Он весь – в окружении, одиночество – его антиномичность.
Прометей – гордый, но одинокий протест. Стихия неограниченного субьективного дерзания. Он не унижается до смешного (не озорник и ум у него не «лукавый»). Никакой борьбы против уродливых гидр (это удел плебеев), он не работяга (пусть конюшни чистит прозаический герой). Он – трагедия самопожертвования во имя высокой цели («искры Гефестова огня»)