них, у баб, в смысле, это же циклично, — тут он изобразил руками некий овал, — и при коэффициенте один к десяти процесс созревания яйцеклетки несколько затягивается. Так что период, когда она не может забеременеть, он очень длинный.
— А..?
Я прикинул, что и месячные, и так называемый предменструальный синдром тут тоже в десять (!) раз длиннее.
— Да, — верно разгадал мои мысли майор, — поэтому и проблем много. Не каждая баба выдерживает. Да и мужики тоже. А теперь прикинь беременность в девяносто месяцев. С токсикозом, отсутствием нормальной медицины и прочим. — Прикинул? — глаза у гэбиста зажглись каким-то злым огнём. — А теперь представь, что ребёнок растёт в десять раз медленнее!
Это уже был какой-то сюр. И, похоже, за этим крылась ещё какая-то личная трагедия майора Виноградова.
— Мы стараемся, — взял он себя в руки и заговорил нормальным тоном, — стараемся, понимаешь. Ищем, чем людей занять, отвлечь, культуру развиваем, досуг. Церкви строим. Кривая самоубийств медленно, но пошла вниз. Даже психологов в штат ввели, на государственных предприятиях, конечно. Ну и частники, если не наплевать на людей, тоже стараются. И всё же… Да сам увидишь, — махнул он рукой.
В конечном итоге я определил майора Виноградова, хоть и с осторожностью, в категорию «нормальных» людей. Хотя особого повода доверять «органам», любым, у меня нет, равно как и пиетета перед ними, слишком прогнили эти конторы и, под прикрытием лозунгов о нашей безопасности, творят самый натуральный беспредел. Не, не люблю мусоров. Всех видов. Но в этом что-то человеческое ещё осталось, хотя я не раз ловил его на откровенном прощупывании меня, видимо это уже профессиональная деформация личности.
Утром я даже позавтракал — перловая каша с говядиной, причём вроде даже не тушёнка. Мясо было жилистым и с обилием плёнок, но есть можно. Серый, хотя и свежевыпеченный хлеб, чай. Чай ещё хуже, чем в кабинете гэбиста, чуть тёплый и чуть сладкий, но с каким-то мерзким, «металлическим» привкусом.
— Сахарин, — сообщил мне давешний пухлый ефрейтор, с которым мы оказались за одним столом, и который наворачивал «шрапнель» с видимым аппетитом, — солдатская норма, что ты хотел!
Видимо, все мои эмоции у меня на лице были написаны. Н-да, сливочного масла, я уж не говорю про сыр, солдатам тут тоже не полагалось. Однако организм даже такую пищу принял без протестов, голод он, как известно, не тётка.
Само путешествие запомнилось тряской. В закрытом кузове бронетранспортёра, куда меня снова усадили, были изредка видны лишь кусочки неба, по которому время от времени проплывали редкие облака. Отличная погода для середины августа. Тепло, но не жарко, комаров нет, солнце светит, птички поют. И мысли. Мысли, мысли, мысли — самые разные. Мозг перешёл в режим анализа. То есть, я, как бы принял произошедшее со мной как свершившийся факт. Невозможно, невероятно, не бывает, но… Вот оно есть. Есть, например, бронетранспортёр. Он есть, я его вижу, чувствую, ощущаю, осязаю и даже обоняю. Вот сидит на против меня солдатик. Молодой, лет 20, может 22. Лопоухий, на носу веснушки, губастый, обычный парень славянской внешности.
— Что за автомат у тебя, парень? — спросил я, чтобы хоть за что-то уцепиться.
Нас в кузове всего трое — он, я и ещё один, сержант, судя по погонам. Но тот сразу, будучи опытным бойцом, сложил поудобней какие-то мешки и давил на массу с завидным храпом. В броневике меня везут абы чего не вышло, в смысле со мной, всё-таки новый человек, а люди здесь главная ценность, как мне не раз было сказано. Вот и берегут. Может и так, а может, чтобы лишнего не видел, ведь сказано было однозначно — из машины ни ногой, чтобы не случилось, только с разрешения офицера. Едем мы в составе небольшой колонны — два броневика, грузовик и лёгкий джип, явно военных лет. Могу ошибаться, но вроде как это «Виллис» американский. Скорость по грунтовке редко где превышает сорок километров в час, так что ехать будем долго — до столицы, Вышинского, без малого двести двадцать вёрст. А с технологией производства и укладки асфальта тут, очевидно, явные проблемы.
— ППШ*, — ответил боец, — знаете такой [*ППШ — пистолет-пулемёт Шпагина]?
Знае
— Знаю, — согласился я, — только у нас с круглыми магазинами был и с деревянным прикладом.
— Не, тут такие, — сообщил солдатик, — и у нас тоже такие были, я, правда, только в кино и видел.
— А ты…?
Я споткнулся, не зная, как спросить про «версию».
— С Тамбова, три года тута уже, — выдал мне часть информации рядовой. — А про слой бесполезно спрашивать, я земляков пока не встречал.
Слой? Вот они как их называют? Типа — ты с какого слоя?
— Земляков? В смысле, тут бывают и из одного слоя? — удивился я. Понравившийся мне Виноградов ничего про это не сказал. Гнида чекистская.
— Бывают, — подтвердил солдат, — меня, кстати, Серёгой зовут.
— Костя, — протянул я руку, — и можно на «ты».
— Ага, — пожал он в ответ.
Рука была сильной и мозолистой. Видимо, турник и брусья тут практикуют. Или лопаты и ломы.
— По совпадениям это после анкеты станет ясно. Не заполняли ещё?
