происходящих вокруг человека микрособытий, чтобы отслеживать их последствия и успевать скорректировать, если что. Дома это невозможно сделать.
Миттермайер задумчиво кивнул. Его белые волосы, видимо давно не стриженные, падали на свитер живописными львиными космами.
– У такой теории есть интересная особенность, – сказал он. – Ее применение может быть только всеобщим. Ведь это инструмент не столько воспитания отдельного человека, индивидуума, сколько перестройки всего общества. Радикальной перестройки. Представьте, что на планете живет десять миллиардов человек, и пять из них воспитываются по вашей теории, а другие пять – традиционно. Что получится? Неравенство, распад, война, конфликт культур… Видимо, это то самое место, где ваше общество не готово предоставить выбор. То самое заграждение. Я неправ?.. Только не думайте, что я ругаю вас и идеализирую Рейх. Я – последний человек, который стал бы стал так делать. Рейх, в основном, живет по более или менее устойчивым традициям, которые выглядят для меня… скажем, как берега спокойно текущей реки. Можно маневрировать в русле, можно, если очень повезет, даже прорыть новую протоку или канал… Или воспользоваться тем, что ее прорыл кто-то еще. Возможно, река течет под уклон и со временем вообще впадет в море. Естественный процесс.
Он помолчал.
– Вышли под ясное синее небо и разлились по равнине, – пробормотал Борислав.
– Что?
– Цитирую… Человечество сотни тысяч лет брело по ущелью, продиралось сквозь колючий кустарник, спотыкалось, падало, оставляя свою кровь… Десятки миллиардов людей прошли под косой времени. А ведь каждый – это жизнь… Но вот оно вышло – и, как я уже сказал, разлилось по широкой, гостеприимной равнине. Живи себе, осваивай, редиску выращивай. Или хмель, скажем… Только над равниной – небо. Этого невозможно не видеть. И тут оказывается, что человек небесный, гомо целестис – это нечто совсем новое. Качественно. Человек галактический…
На лице Миттермайера проступало недоумение.
– Да что в человеке галактическом такого нового? Я не понимаю. Мы заселили четверть Млечного Пути. Сотни планет в процессе освоения, десятки планет-миллиардников. И могу вас заверить: люди остались такими же, как были. Что в двадцатом веке, что в эпоху Сражающихся царств… Поймите верно: я не тупой скептик, по крайней мере надеюсь, что еще не стал таким, несмотря на возраст… Я не исключаю, что впереди – некий крутой поворот, взлет в небо, впадение в море, называйте, как хотите. Переход человечества на новую стадию, или даже в новую форму. Но я думаю, что он придет незаметно, а подгонять такое – все равно что подгонять ветер… Мне кажется, вы сделали из прогресса фетиш. Идола. А на самом деле прогресс вовсе не нуждается в том, чтобы ему молились… и тем более приносили жертвы.
– А вы – не приносите?
Миттермайер замер.
Нахмурился.
Борислав перевел взгляд на стену, где висели рядом два портрета. Два молодых мужчины: оба в адмиральской форме Рейха, оба – с тонкими спокойными лицами. И выражение похожее. Отличали их глаза. У одного они были разного цвета: голубой и карий. У другого – чисто серые, невероятно холодные.
– …Давным-давно, еще на Земле, одному полководцу приснилось, что в бой идут один против другого два Александра Великих. Войско одного ведет Афина, войско другого – Деметра. Тот полководец шел на стороне Деметры – и победил… Я тоже на стороне Деметры. Как и они, – Миттермайер тоже кивнул на портреты. – Могу даже сказать, что я рыцарь Деметры, опять же как и они… И не думайте, это не старческий маразм. Просто я много читаю.
Борислав медлил.
– Вы поняли, к чему я? – спросил Миттермайер уже настойчиво.
– Кажется, да. Цивилизация Деметры и цивилизация Афины. И вот мы встречаемся… Так?
Миттермайер энергично кивнул.
И тут же энергия будто ушла из него.
– Все не так просто, – пробормотал он. – Контакт встретит сопротивление, причем как у нас, так и у вас, я полагаю… Но отказываться от такого шанса нельзя. Нельзя. Только все должно быть честно. Борислав, скажите: вы знаете, что такое Вестерланд?
– Э… Планета?
Миттермайер кивнул.
– Что-то связанное с войной?
Миттермайер опять кивнул. С трудом.
– Это планета. В области, всегда принадлежавшей Рейху. В конце войны с Союзом у нас была собственная гражданская война. Внутренняя. В ходе нее против предводителя аристократов, герцога Брауншвейга, взбунтовались его подданные, жители вот этого самого Вестерланда. Выступили, убили наместника. А Брауншвейг в это время проигрывал войну, и он решил, что навести порядок в своем тылу надо крутыми мерами. И он приказал применить против Вестерланда ядерное оружие…
Адмирал замолчал надолго. Эта история явно пробудила в нем не лучшие воспоминания. Борислав боялся пошевелиться.
