Венелин, греческому – Долгомостьев, географии – Фролов. В августе Константин успешно выдержал экзамены и был зачислен на словесное отделение.
Из далекого Знаменского (Нового Аксакова) пришло Сергею Тимофеевичу и Ольге Семеновне письмо от Тимофея Степановича: с поздравлением и ста рублями «на мундир». Сто рублей на мундир оказались весьма кстати: потерявший службу в цензурном ведомстве, Сергей Тимофеевич еще только хлопотал о другом месте, в межевом училище, и семья находилась в стесненном денежном положении.
Зная об этом, М. П. Погодин предложил, чтобы Константин, будучи студентом, остался у него на пансионе, но тут запротестовал Сергей Тимофеевич: «Мне казалось странно, что мой старший сын (это важно для братьев) в то время, когда должен был поступить в друзья мне, будет жить не под одною кровлею со мною!»
Замечательна эта невольная игра слов: Константин,
Константин перемену в своей жизни ощутил сильно, и это ощущение запомнил навсегда. Существо, обласканное и лелеемое родными и близкими, почитавшее семейный кров центром вселенной, вдруг очутилось в шумной толпе незнакомых, чужих лиц. Трудно было себе представить, что возможна какая-то общность помимо семейной, а между тем намечавшиеся связи предъявляли свои права и скрывали в себе какой-то новый, не совсем еще ясный смысл. Константин почувствовал это с началом занятий: «В назначенный день собрались мы в аудиторию, находящуюся в правом боковом здании старого университета, и увидали друг друга в первый раз: во время экзаменов мы почти не заметили друг друга. Тут молча почувствовалось, что мы товарищи, – чувство для меня новое».
На первом курсе словесного отделения, куда был принят Аксаков, насчитывалось немного студентов: двадцать-тридцать. Но случалось, что в одной аудитории собирались первокурсники со всех четырех отделений (помимо словесного, еще физико-математического, нравственно-политического и медицинского); случалось, что студенты одного курса приходили на занятия других курсов, и тогда ощущение товарищества распространялось на весь университет. «Множество молодых людей вместе слышит в себе силу, волнующуюся неопределенно и еще никуда не направленную. Иногда целая аудитория в 100 человек, по какому-нибудь пустому поводу, вся поднимет общий крик, окна трясутся от звука, и всякому любо: чувство совокупной силы выражается в общем громовом голосе».
Похожие ощущения, мы помним, испытывал Аксаков-старший в Казанском университете; испытывает их, впрочем, почти любой студент любого поколения, всегда на свой лад, сообразно со временем и обстоятельствами. Что отличало переживания Константина, скажем, от переживаний его отца в бытность того студентом, так это особенная настроенность на предстоящие дела. Пусть у большинства, в том числе и у Константина, мысль о конкретном призвании еще не определилась, сила была еще «никуда не направленной», но все равно она ощущала свое могущество. Ведь не где-нибудь находился университет, а в древней столице, рядом с Кремлем, и стеклось сюда все самое талантливое и яркое, что было в молодом поколении.
Эти стихи Константин написал к восьмидесятилетию университета и прочел на торжественном заседании в круглом зале того же правого крыла. «Только я кончил стихи – раздались дружные рукоплескания профессоров, посетителей и студентов». Так хорошо и точно передал Аксаков чувства всех собравшихся.
Это событие имело место 12 января 1835 года, уже перед выходом Константина из университета. До этого срока Аксакову еще предстояло пройти три курса – один подготовительный и два основных, – развить, говоря его словами, свой ум и способности, накопить знания и, главное, самоопределиться в разношерстной массе сверстников.
Еще в самом начале университетской жизни Константин решил осуществить идею юношеского товарищества «на деле», то есть составить более тесный кружок друзей, близких по духу и стремлениям. «Я выбрал четырех из товарищей, более других имевших умственные интересы, и заключил с ними союз». Это были Г. Теплов, Д. Топорнин, М. Сомин и А. Белецкий. Трем первым Константин написал послание:
Стихотворение довольно традиционно по теме и стилистическим средствам (больше всего оно напоминает знаменитого «Пловца» Н. М. Языкова): житейские волнения уподоблены «морю»; грядущие препятствия и испытания – «валам», «буре», «острым скалам» и т. д. (ср. у Языкова: «Выше вал сердитый встанет»). Друзья садятся в «челнок» (излюбленный образ элегической поэзии начиная с И. Козлова и Жуковского), чтобы переплыть море, то есть одолеть жизненные препятствия, причем само обращение поэта к единомышленникам носит характер страстного призыва: «кто сердцем смел – садись со мною» (ср. у Языкова: «Смело, братья! Ветром полный Парус мой направил я» и т. д.).
Влияние Языкова еще заметнее в стихотворении К. Аксакова «Пловец» (1836). Здесь не только повторено название языковского произведения, но и выдержан тот же размер:
