гармонии, согласии, высокости всего строя семейных отношений развивались на подлинном материале прожитой им жизни, со всею ее запутанностью, сложностью, противоречиями и мучительными неудачами. Перед читателями проходили и крепостник-самодур, и безвольный отец, и мать – волевая, умная, красивая, но глухая к таинственной и поэтической жизни природы, и он сам, дитя, потом мальчик Сережа Багров со своими страхами, играми, увлечениями, с трогательной привязанностью к милому другу – сестренке, с первыми усилиями понять окружающее и разобраться в нем. Высшее наслаждение писатель находил в беспристрастии и художественной правде.
Аксаков погружался в поэтический мир прожитой жизни, уходя от треволнений современности, от общественных бед и несчастий, от слепоты, старческой хвори, от семейных неурядиц и разногласий. Так уж получилось, что общественное лихолетье и закат собственной жизни совпали с расцветом его творческих сил, с достижением самых больших художественных вершин, и это достижение было сразу же и повсеместно признано.
«Как ни приучал нас автор находить всегда чистое золото в своих сочинениях, – писал рецензент «Русского вестника» (1856, т. II), – как ни привыкли мы ожидать живых и поэтических впечатлений от его слова, о чем бы оно ни шло, хотя бы о вальдшнепах и ершах, новое сочинение его „Семейная хроника” поразило нас и, наверное, весь читательский мир своими первостепенными красотами… Какая полнота, какая свежесть, какая зрелость и истина! Удивительное соединение юношеского огня с зрелостью старца. Только прекрасная, полная жизнь могла увенчаться такой силой и чистотой внутреннего зрения».
И. С. Тургенев писал Сергею Тимофеевичу 22 января 1856 года по поводу отдельного издания «Семейной хроники» и «Воспоминаний»: «Эта Ваша книга такая прелесть, что и сказать нельзя. Вот он, настоящий тон и стиль, – вот русская жизнь, вот задатки будущего русского романа. Я еще не встречал человека, на которого бы Ваша книга не произвела бы самого приятного впечатления!»
П. В. Анненков в статье, опубликованной в «Современнике» (1856, № 3), в заслугу С. Т. Аксакову ставил широту и объективность: автор не впал в «пристрастное развитие одной-либо стороны в ущерб другой», «не сделал из фамильных преданий средства для заявления своей собственной страсти, своих личных наклонностей», – «он обошелся с преданием почтительно, не как с своим делом, а как с делом общим».
А в Петербурге читала и перечитывала книги одна из их героинь, Надежда Тимофеевна Карташевская, «милая сестрица» Наденька: «Как это написано прекрасно! Как всякая строчка изображает тебя, моего милейшего друга! Как все сказано прекрасно! как всякое твое слово идет к душе и располагает душу!»
Надежда Тимофеевна мечтает поехать в Москву, взглянуть на своего «братца Сереженьку», посидеть рядом, потолковать обо всем, как в далеком детстве: «Сколько воспоминаний прошедшего! есть о чем поговорить». «Милой сестрице», любезному другу Наденьке пошел уже седьмой десяток…
Иван Аксаков говорил, что если бы Сергей Тимофеевич «вздумал писать „Семейную хронику” лет сорока или сорока пяти, а не шестидесяти, то она вышла бы несравненно хуже: краски были бы слишком ярки». Другими словами, не было бы выверенности, теплой объективности, мудрого спокойствия, приобретаемых лишь со временем.
«Семейная хроника» и «Детские годы…» принадлежат к тем книгам, о которых говорят, что они написаны всей жизнью.
Глава двадцать седьмая
Отец и сын
Между тем «для отесеньки настали уже последние месяцы» (В. Шенрок).
Из-за его болезни семья уже не ездила в Абрамцево и летом снимала дачу поближе к городу, в Петровском парке.
Осенью 1858 года Аксаковы переехали на Кисловку, в дом Пуколовой. Сергей Тимофеевич спросил, к какому приходу принадлежит этот дом, и когда услышал ответ: «Бориса и Глеба», – сказал: «В этом доме я и умру; в этом приходе отпевали Писарева, тут и меня будут отпевать». Аксаков вспомнил драматурга Александра Ивановича Писарева, друга юности, свидетеля его первых литературных шагов.
Сергей Тимофеевич умер 30 апреля 1859 года в третьем часу ночи.
Жена, дети, друзья на руках отнесли гроб к Симонову монастырю. Собралось много народу. «Весеннее солнце освещало едва зазеленевшие деревья и поля; в воздухе чувствовалось первое дыхание весны, оживляющей природу, с обновлением которой скрылся от нас навек тот, кто так любил и понимал красоту божьего мира», – вспоминал присутствовавший на похоронах писатель М. Н. Лонгинов.
На смерть С. Т. Аксакова откликнулись газеты и журналы. «Русская беседа» вышла с извещением в траурной кайме на первой странице: «Москва лишилась великого художника» – и с некрологом, написанным А. С. Хомяковым.
Ольге Семеновне, Константину, всей семье нужно было привыкнуть жить без Сергея Тимофеевича.
Шло время, заботы и дела брали свое. Летом перебрались на подмосковную дачу Троекурово. Иван Сергеевич вынашивал мысль о заграничной поездке. Хотя ему было вновь разрешено заниматься редакторской деятельностью, все попытки основать собственное издание оканчивались неудачей: на втором номере была запрещена газета «Парус», потом прекратилось издание журнала «Русская беседа», в котором он принимал участие.
В январе 1860 года Иван Сергеевич, по его выражению, «командировал себя на год в чужие края», «чтоб немножко позаняться собственной своей особой, подмести и поприбрать свой кабинет, многое-многое прочесть и т. п.». В целях самообразования и установления связей с деятелями славянского движения в других странах он побывал в Лейпциге, Гейдельберге, Вене, Белграде.
В годовщину со дня смерти отца Иван Сергеевич был в Мюнхене, откуда он писал домой: «Я тоже не сплю здесь в ту ночь, милая моя маменька, и
