Если все ваши знакомые готовы заплатить три миллиона за новую квартиру, то кричащие газетные заголовки об искусственно раздувающемся рынке жилья вас не особенно пугают. И вы просите маклера повысить ваше предложение ещё на 100 000. Высокая конъюнктура описывается как эффект коллективного оптимизма, распространяющегося в обществе. Наши коллективные чувства выключить нельзя. Если бы наши экономические теории принимали это во внимание, мы бы избежали ряда проблем. И, может быть, кое-что поняли бы сами про себя.
Экономическое поведение во многих случаях определяется эмоционально, а не рационально. Оно коллективно, а не индивидуально. Никто из тех, кто в 2008 году наблюдал крах мировой экономики, не верил, что этот процесс продуман или построен на исключительно взвешенных решениях, на которые, как утверждается, только и способен человек.
Джон Мейнард Кейнс ещё в 1930-е писал о чувствах, импульсах и недоразумениях, которые с большим или меньшим энтузиазмом ведут вперёд или разрушают экономические процессы. После финансового кризиса 2008 года мы снова обратились к этим словам. Экономисты Джордж Акерлоф и Роберт Шиллер считают, что аспект объяснения кризиса 1930-х, данный Кейнсом, мы забыли. И, даже затрагивая другие составляющие его теории, мы крепко держимся за идею непогрешимо рационального человека и не видим в рынке ничего коллективного или эмоционального.
Но если человек экономический – это не мы, то кто же он?
Пятилетний ребёнок – homo economicus? Таким вопросом задались исследователи. Надежды на справедливость и сотрудничество обычно влияют на поведение взрослых. Мы надеемся, что другие будут сотрудничать и чем-либо делиться. Если они ведут себя несправедливо, мы отказываемся участвовать в затее, даже если отказ для нас неблагоприятен.
Психологи провели эксперимент с участием детей детсадовского возраста и школьников второго и седьмого классов, чтобы выяснить, это люди экономические или нет. Обнаружилось, что дети старше семи лет реагируют на несправедливость так же, как взрослые. Детсадовцы же ведут себя как человек экономический. Когда пятилетним детям предложили разделить некую сумму, их не интересовало, будет делёж справедливым или нет – каждый хотел получить как можно больше. А если кто-то получил слишком мало, то это в любом случае было лучше, чем ничего. И каждый радостно загребал сколько мог. В точности, как человек экономический. Но мировой экономикой управляют не пятилетние дети. Или всё-таки они?
Исследователи, проводившие эксперимент, сделали вывод, что в семилетнем возрасте человек начинает принимать во внимание такой фактор, как справедливость. Человек экономический представляет собой переходную стадию, во всяком случае, по результатам упрощенных игровых тестов в лаборатории. Но в реальной жизни даже пятилетний ребёнок будет с большой долей вероятности вести себя сложнее.
Нет человеческого общества, которым движет только жадность и страх, собственная выгода и рациональность. Оно бы не выжило. Экономист и философ Амартия Сен проиллюстрировал это следующим диалогом:
– Где здесь железнодорожная станция? – спрашивает незнакомец.
– Вон там, – отвечает деревенский житель и машет рукой в противоположную сторону, туда, где почта. – Вы не могли бы заодно отправить моё письмо, вам всё равно по дороге?
– Конечно, – отвечает незнакомец, намереваясь при первой возможности вскрыть конверт и посмотреть, нет ли там чего-нибудь ценного.
Мир устроен не так.
Почему человек экономический поступает так, как поступает, – довольно путанная математика. Одновременно психологические исследования показывают, что настоящие люди отнюдь не всегда выбирают самое рациональное решение. А зачастую и вовсе не понимают, каким «самое рациональное» должно быть. Именно такие результаты получены в ходе упрощенного лабораторного эксперимента с игрушечными деньгами. Даже там нам не удаётся быть чисто рациональными. А в реальном мире всё бесконечно сложнее. Разве может кто-то увидеть всё? Взвесить и сравнить все возможности, высчитать максимальную выгоду? Способны ли мы вообще быть такими, как человек экономический?
Милтон Фридман, экономист-неолиберал, в ответ на подобную критику выступил со знаменитым возражением о бильярде. Представьте искусного игрока в бильярд. Знать законы физики ему не нужно. Но действует он так, как будто знает их. И это всё, что нужно знать нам.
Теперь мы, собственно, сможем предугадывать его поведение, создав модель. Эта модель основана на том, что бильярдист знает законы физики. Возможно, это не так. Но модель будет работать, поскольку бильярдист действует, словно знает эти законы.
Иными словами, люди, возможно, не такие, как человек экономический. Но по Фридману, мы действуем, как будто мы такие. И модель, основанная на человеке экономическом, может предугадывать поведение человека, а значит, и то, что будет происходить в экономике.
По этой логике экономистов следует оценивать не по тому, насколько справедлив их взгляд на человека. Экономистов следует оценивать, исходя из того, насколько точно их выводы соответствуют тому, что человек делает на рынке de facto.
Но, если честно, в рыночных предсказаниях национальная экономика никогда особенно не преуспевала. Когда осенью 2008 года разразился финансовый кризис, Лондонскую школу экономики посетила английская королева. Собравшиеся эксперты описывали происходящую катастрофу. Королева выглядела удивлённой. «Почему никто не видел, что приближается кризис?» – спросила она. Хороший вопрос.
Бог придумал экономистов, чтобы поднять авторитет астрологов, – так однажды проанализировал феномен Джон Гэлбрейт, один из известнейших экономистов мира.
Роберт Лукас, американский экономист и нобелевский лауреат, счёл себя обязанным ответить королеве. И на страницах журнала
