горячее тело, нежно окутанное мягкой тканью.
Она спросила:
— Ну, в чем же дело? Скажите.
Он нерешительно пробормотал:
— Видите ли… но, право… я не решаюсь… Вчера я работал до самой ночи… сегодня с раннего утра… но у меня ничего не выходит… я разорвал свои черновики… я не привык к этой работе; и вот я пришел просить Форестье помочь мне… на этот раз…
Она прервала его, от души смеясь, довольная, веселая и польщенная:
— Он прислал вас ко мне?.. Это мило…
— Да. Он сказал, что вы поможете мне лучше, чем он. Но я не решался, не хотел. Вы понимаете?
Она встала:
— Это будет очень милое сотрудничество. Я в восторге от вашей идеи. Вот что, сядьте на мое место, — мой почерк известен в редакции. Мы сейчас напишем статью, великолепную статью.
Он сел, взяв перо, положил перед собой лист бумаги и стал ждать.
Г-жа Форестье, стоя, смотрела на его приготовления, потом взяла с камина папироску и закурила.
— Я не могу работать без папиросы, — сказала она. — Ну, что же вы хотите рассказать?
Он с удивлением взглянул на нее.
— Я не знаю, за этим-то я и пришел к вам.
— Да, я вам помогу. Я сделаю приправу, но все же мне нужно самое блюдо.
Он сидел смущенный, наконец, нерешительно сказал:
— Я хотел бы рассказать свое путешествие с самого начала.
Она села против него, по другую сторону стола, смотря ему в глаза:
— Ну, хорошо, расскажите мне, мне одной, не спеша, ничего не пропуская, — я выберу все подходящее.
Он не знал, как начать, и она стала допрашивать его, как священник на исповеди, предлагая вопросы, которые напоминали ему забытые подробности, встречи, случайно промелькнувшие фигуры.
Она заставила его рассказывать таким образом около четверти часа, потом вдруг перебила его:
— Теперь мы начнем. Представьте себе, что вы описываете свои впечатления другу. Это дает вам право говорить всякие пустяки, отпускать всевозможные замечания, быть непринужденным и занимательным, насколько вам удастся. Начните так:
«Милый Анри, тебе хочется знать, что такое Алжир, — ты это узнаешь. Из тесной мазанки, где я живу и где скучаю от безделья, я буду присылать тебе нечто вроде дневника, в котором буду описывать свою жизнь день за днем, час за часом. Порой кое-что будет не совсем прилично, — ну, что ж, ты ведь не обязан показывать его своим знакомым дамам».
Она остановилась, чтобы зажечь потухшую папиросу, и тихое скрипенье гусиного пера тотчас прекратилось.
— Будем продолжать, — сказала она.
«Алжир — большое Французское владение, расположенное на границе огромных неисследованных стран, которые называют пустыней Сахарой, Центральной Африкой и т. д., и т. д.
Алжир — это ворота, прекрасные белые ворота этого своеобразного материка.
Но прежде всего до него надо добраться, а путешествие туда не для всех одинаково. Как тебе известно, я превосходный наездник, в противном случае мне не поручали бы выезжать лошадей нашего полковника; но ведь можно быть хорошим кавалеристом и плохим моряком. На мне это подтвердилось.
Ты помнишь полкового врача Симбрета, которого мы прозвали доктором Ипека? Когда нам хотелось побыть сутки в лазарете, в этой благословенной стране, мы отправлялись к нему на прием. Он сидел на стуле, расставив толстые ноги в красных штанах, положив руки на колени так, что они образовывали мост, локти на отлете, и вращал большими круглыми глазами, покусывая свои белые усы.
Ты помнишь его предписания: «У этого солдата расстройство желудка; дать ему рвотное № 3 по моему рецепту, потом двенадцать часов покоя, и он здоров».
Рвотное это было всемогущим и действовало неотразимо. Делать нечего, приходилось его принимать. Зато потом, испробовав рецепт доктора Ипека, можно было насладиться заслуженным двенадцатичасовым отдыхом.
Так вот, милый мой, чтобы попасть в Африку, надо в течение сорока часов переносить действие другого рвотного, действующего не менее
