Пообедав в маленьком ресторанчике на площади Этуаль, около Триумфальной арки, он медленным шагом вернулся домой по внешним бульварам и сел за стол, чтобы работать.
Но, как только он увидел перед собою большой белый лист бумаги, весь собранный им материал вылетел у него из головы: казалось, самый мозг его испарился. Он старался поймать обрывки воспоминаний, закрепить их, но они ускользали, едва он успевал ухватиться за них, или же являлись в хаотическом состоянии, и он не знал, как выразить их, какую придать им форму, с чего начать.
Просидев целый час и испортив пять страниц вступительными фразами, не имеющими между собой никакой связи, он подумал: «Я еще недостаточно набил руку в этом деле. Надо взять еще один урок». И, представив себе возможность провести еще одно утро за работой с г-жой Форестье, представив себе долгое, интимное, сердечное и такое сладостное свидание наедине с ней, он весь затрепетал. Почти боясь теперь взяться за работу и вдруг оказаться способным выполнить ее самостоятельно, он поспешно лег спать.
На другое утро он встал поздно, отдаляя заранее предвкушаемое удовольствие предстоящего визита. Было больше десяти часов, когда он позвонил у дверей своего друга.
Слуга сказал:
— Господин Форестье работает.
Дюруа в голову не приходила мысль о том, что муж может оказаться дома. Однако он настойчиво сказал:
— Скажите, что это я, по спешному делу.
Через пять минут его ввели в кабинет, где он провел накануне такое чудесное утро.
Место, где он вчера сидел, было занято теперь Форестье; в халате, в туфлях, в маленькой английской шапочке он сидел и писал, а жена его, в том же пеньюаре, стояла, облокотившись на камин, и диктовала, с папиросой в зубах.
Дюруа, остановившись у порога, пробормотал:
— Простите, я вам помешал.
Приятель его, сердито подняв голову, проворчал:
— Что тебе еще надо? Говори скорей! Нам некогда.
Тот, сконфуженный, пролепетал:
— Нет, ничего, извини.
Форестье рассердился:
— К делу, черт возьми! Не теряй даром времени. Не для того же ты ворвался сюда, чтобы поздороваться с нами.
Тогда Дюруа, сильно смущенный, решился:
— Нет… вот… дело в том, что… мне опять не удается написать статью… а ты был… а вы были так… так… так милы в прошлый раз, что… что я надеялся… что осмелился прийти…
Форестье оборвал его:
— Ты смеешься над нами, в конце концов! Так ты думаешь, что я буду за тебя работать, а тебе останется только получать деньги в конце месяца? Нет! Право, это недурно!
Молодая женщина продолжала курить, не говоря ни слова, и все время улыбалась неопределенной улыбкой, прикрывавшей ее насмешливую мысль.
Дюруа, краснея, пролепетал:
— Извините меня… я надеялся… я думал…
Потом вдруг отчетливо выговорил:
— Приношу вам тысячу извинений, сударыня, и еще раз горячо благодарю за прелестную статью, которую вы за меня написали вчера.
Потом он поклонился и сказал Шарлю:
— В три часа я буду в редакции.
И вышел.
Быстрыми шагами он пошел домой, ворча: «Хорошо, я сейчас напишу эту статью сам, они увидят…»
Возбужденный гневом, он сел писать сейчас же, как только вошел в комнату.
Он продолжал развивать приключение, начатое г-жей Форестье, нагромождая подробности, заимствованные из фельетонов, невероятные случайности и напыщенные описания, — все это неуклюжим слогом школьника и жаргоном унтер-офицера. Заметка, представлявшая какой-то дикий хаос, была написана, и он понес ее в редакцию «Vie Francaise», твердо уверенный в успехе.
Первым, кого он встретил, был Сен-Потен, который, крепко пожав ему руку с видом сообщника, спросил его:
— Читали мою беседу с китайцем и индусом? Забавно? Весь Париж смеялся. А я не видел даже кончика их носа.
Дюруа, который еще ничего не читал, сейчас же взял газету и стал пробегать глазами длинную статью, озаглавленную «Индия и Китай», а репортер
