под стол.
И стал ждать.
Она пришла в четверть шестого. Восхищенная яркой пестротой рисунков, она воскликнула:
— У вас очень мило! Только на лестнице слишком много народа.
Он обнял се, страстно целуя сквозь вуаль ее волосы, между лбом и шляпой. Полтора часа спустя оп проводил ее до стоянки извозчиков на Римской улице. Когда она села в экипаж, оп прошептал:
— Во вторник. В это же время.
Она сказала:
— В это же время, во вторник.
И, так как было уже темно, она привлекла к себе его голову через дверцу экипажа и поцеловала в губы. Когда кучер хлестнул лошадь, она крикнула:
— До свиданья, Милый друг!
И ветхая каретка тронулась в путь, увлекаемая усталой рысью белой клячи.
В течение трех недель Дюруа принимал таким образом г-жу де Марель каждые два-три дня, иногда утром, иногда вечером.
Как-то раз, когда он ждал ее в послеобеденное время, громкие крики на лестнице заставили его подойти к двери. Раздавался громкий плач ребенка. Сердитый мужской голос закричал:
— Чего он воет, этот чертенок?
Визгливый, раздраженный женский голос ответил:
— Эта шлюха, которая таскается к журналисту, что над нами, сбила с ног Никола на площадке. Не следовало бы пускать этих потаскушек; не замечают детей на лестницах!
Дюруа, растерявшись, отскочил от дверей, так как он услышал этажом ниже быстрое шуршанье юбок и торопливые шаги, поднимающиеся по лестнице.
Вскоре раздался стук в дверь, которую он только что запер. Он открыл ее, и г-жа де Марель вбежала в комнату, с трудом переводя дыхание, вне себя, бормоча:
— Ты слышал?
Он притворился, что ничего не знает.
— Нет, а что?
— Как они меня оскорбили.
— Кто?
— Эти негодяи, которые живут внизу.
— Но что же случилось, скажи мне?
Она зарыдала и не могла произнести ни слова.
Ему пришлось снять с нее шляпу, расстегнуть платье, уложить на кровать, растереть виски мокрым полотенцем, — она задыхалась. Затем, когда волнение ее немного улеглось, она разразилась негодующими словами.
Она требовала, чтобы он немедленно спустился вниз, побил их, убил.
Он повторял:
— Но ведь это рабочие, грубияны. Подумай о том, что тебе придется судиться, что тебя могут арестовать, узнать, погубить. С такими людьми нельзя связываться.
Она начала обсуждать другой вопрос:
— Что же нам теперь делать? Я не могу больше приходить сюда.
Он ответил:
— Очень просто. Я переменю квартиру.
Она прошептала:
— Да… Но это потребует много времени.
Внезапно ей пришла в голову новая мысль, и она сразу же успокоилась.
— Нет, нет, я придумала, предоставь все мне, ни о чем не беспокойся. Я пришлю тебе завтра утром голубой листочек.
«Голубыми листочками» она называла городские письма-телеграммы[32].
Она теперь улыбалась, восхищенная своей выдумкой, которой пока не хотела с ним делиться, и не было конца се шаловливым ласкам.
Все же, спускаясь по лестнице, она очень волновалась и крепко опиралась на руку своего возлюбленного, потому что у нее подкашивались ноги.
