— Послушайте, господин Дюруа.
Он поспешил к ней. Она хотела его познакомить с одной своей приятельницей, которая устраивала бал и желала, чтобы об этом появилась заметка в хронике «Viе Francaise».
Он пробормотал:
— Непременно, сударыня, непременно.
Г-жа де Марель находилась теперь совсем близко от него. Он не осмеливался повернуться, чтобы уйти.
Вдруг ему показалось, что он сошел с ума, — она сказала громко:
— Здравствуйте, Милый друг! Что это, вы не хотите меня узнавать?
Он стремительно обернулся, она стояла перед ним, улыбаясь, глядя на него весело и приветливо. И протягивала ему руку.
Он взял ее, трепеща, опасаясь какой-нибудь хитрости или ловушки. Она прибавила искренно:
— Что с вами случилось? Вас совсем не видно.
Он залепетал, тщетно стараясь овладеть собой:
— У меня была масса дел, масса дел. Господин Вальтер возложил на меня новую обязанность, которая требует от меня бездны работы.
Продолжая прямо смотреть на него, причем во взгляде ее он не мог прочесть ничего, кроме расположения, она ответила:
— Я знаю, но это не основание забывать своих друзей.
Их разлучило появление толстой дамы, декольтированной, с красными руками, с красными щеками, одетой и причесанной с претензией на изящество; она ступала так грузно, что при каждом шаге чувствовалась увесистость ее ляжек.
Заметив, что ой оказывают большое внимание, Дюруа спросил у Г-жи Форестье:
— Кто эта особа?
— Виконтесса де Персемюр, подписывающаяся: «Белая лапка».
Он был поражен и едва удержался от того, чтобы не расхохотаться.
— Белая лапка! Белая лапка! А я-то представлял себе молодую женщину вроде вас! Так вот она какая, Белая лапка! Да, она недурна! Недурна!
Слуга, появившийся в дверях, возвестил:
— Кушать подано.
Обед был банален и весел. Это был один из тех обедов, на которых говорят обо всем и ни о чем. За столом Дюруа оказался между старшею некрасивою дочерью патрона Розой и г-жою де Марель. Соседство последней его несколько смущало, хотя у нее был очень непринужденный вид и она болтала со свойственным ей остроумием. Вначале он стеснялся, чувствовал себя неловко, неуверенно, словно музыкант, потерявший верный тон. Но мало— помалу уверенность вернулась к нему, и взгляды их, беспрестанно встречаясь, вопрошали друг друга и сливались с прежней, почти чувственной интимностью.
Вдруг он почувствовал, как что-то коснулось под столом его ноги. Он сделал осторожное движение и встретился с ногой соседки, не отстранившейся при этом прикосновении. В этот момент они не разговаривали друг с другом, обернувшись каждый к своему соседу по другую сторону.
Дюруа, с бьющимся сердцем, еще немного подвинул свое колено. Ему ответили легким пожатием. Тогда он понял, что их связь возобновится.
О чем они говорили потом? О пустяках. Но их губы дрожали всякий раз, когда они взглядывали друг на друга.
Молодой человек, желая все же быть любезным с дочерью своего патрона, время от времени обращался к ней с какой-нибудь фразой. Она отвечала так же, как ее мать, никогда не задумываясь над ответом.
По правую руку Вальтера с видом принцессы сидела виконтесса де Персемюр. Дюруа еле удерживался от смеха, глядя на нее; он тихонько спросил у г-жи де Марель:
— Вы знаете другую, ту, которая подписывается «Розовое домино?»
— Да, отлично знаю: баронессу Анвар?
— Та тоже в таком роде?
— Нет. Но такая же забавная, шестидесятилетняя старуха, сухая, как палка, с накладными буклями, со вставными зубами, — туалеты и суждения времен Реставрации…
— Где они выкопали этих литературных чудовищ?
— Обломки знати всегда встречают хороший прием в среде разбогатевших буржуа.
— И это единственная причина?
— Единственная.
Затем между патроном, обоими депутатами, Норбером де Варенном и Жаком Ривалем завязался политический спор, продолжавшийся вплоть до десерта.
Когда гости снова перешли в гостиную, Дюруа опять подошел к г-же де Марель и, заглянув ей в глаза, спросил:
